Голос Лема

Я уж начал было думать, что я разлюбил фантастику, что стал слишком стар для нее. Или она просто испортилась в последние десятилетия. За что ни возьмусь, скукотища страшная. Но вот попался мне этот польский сборник, и я понял, что нет, вкус к хорошей фантастике во мне еще теплится. «Голос Лема» — подборка рассказов и повестей, связанных с творчеством Станислава Лема. Связанных либо сюжетом (реже), либо просто общим ходом мысли (чаще). Отдаленно это похоже по идее на наши «Миры братьев Стругацких», но мне показалось, что поляки подошли к делу основательнее. Наши писатели, писавшие продолжения произведений Стругацких, почему-то считали хорошим тоном вывернуть исходное произведение наизнанку, так, что черное стало белым, а белое черным. Поляки, увы, больше любят Лема, чем мы — Стругацких. Для них оказалось важнее продолжить мысль пана Станислава, чем по-своему ее интерпретировать.

Из предисловия Яцека Дукая я так понял, что отношение к Лему в Польше тоже уже не восторженное: Но после 1989-го все изменилось: он стал лишь одной из тысяч звезд на небосклоне. Сейчас можно сызмальства зачитываться фантастикой, считать себя ее знатоком, ее преданным фанатом — а Лема вообще не читать или, прочитав одну-другую его книгу, сознательно отринуть их, как литературу неинтересную и несущественную; и не испытывать из-за этого ни малейшего дискомфорта при культурном обмене, при разговорах с другими читателями, при попытках понять современное творчество. Причинами Дукай называет, во-первых, то, что Лема включили в школьную программу (в начальной школе читают «Сказки роботов», потом — рассказы о Пирксе), а во-вторых, специфический язык Лема:

Вот и еще одно неожиданное препятствие — язык Лема: специфичный, разухабистый довоенный польский, сплетающий воедино техницизмы и чудесные резиновые неологизмы, юмористическую эквилибристику и пресные архаизмы: послойно, как в торте, этаж за этажом — для читателя XXI века он стал настолько же чуждым, как и польский Мицкевича. Ведь трудность чтения «Пана Тадеуша» заключается не в головоломных интеллектуальных вопросах, которые ставит эта литовская эпопея, а в непонимании текста на базовом уровне — его слов и предложений. Язык Лема, с этой точки зрения, постепенно с течением времени становился все более герметичным, уже поздняя эссеистика Лема возвела непреодолимо высокий барьер для потребителей культуры супермаркетов

Стругацких тоже молодежь перестала любить, хотя и по другим, как мне кажется, причинам. Но результат тот же:

Но в целом демаркационная линия прошла по 1989 году: кто успел войти в мир НФ раньше, тот с большой вероятностью «заразился Лемом». Тогда Лем и вправду был своеобразным Солнцем фантастической литературы: тем паче в 1970-х. Но после 1989-го все изменилось: он стал лишь одной из тысяч звезд на небосклоне. Сейчас можно сызмальства зачитываться фантастикой, считать себя ее знатоком, ее преданным фанатом — а Лема вообще не читать или, прочитав одну-другую его книгу, сознательно отринуть их, как литературу неинтересную и несущественную; и не испытывать из-за этого ни малейшего дискомфорта при культурном обмене, при разговорах с другими читателями, при попытках понять современное творчество.

Что было бы невозможно в случае аналогичного игнорирования, например, творчества Толкина. Даже если кто-то Толкина люто ненавидит, он вынужден ориентироваться в его произведениях, чтобы осмысленно участвовать в беседах о современной культуре, причем даже и не завязанных всецело на фантастику. В этом смысле творчество Лема может показаться литературным тупиком. Сколько вышло книжек, фильмов, игр, для полноценного восприятия которых необходимо чтение Лема? Их единицы, и они далеко не самые удачные.

Нынешние лемофилы представляют собой нечто вроде полутайного масонского братства, освященного НФ, узнавая друг друга по криптоцитатам, сладостно архаической терминологии («фантоматика», «интеллектроника») и характерному рефлексу отслеживания генеалогии идеи: «Об этом Лем уже писал здесь и здесь!» Остальные леминговски кивают: да-да, Лем это предвидел, а Достоевский — загадочная русская душа.

Как остановить такой тренд? Как удачно развернуть читателя к Лему?

Полагаю, одним из вариантов может стать именно такой литературный «альбом каверов». В истории музыки новые поколения часто открывали классику, услышав ее произведения в исполнении ровесников. И лишь затем они по собственной воле приходили к оригиналам.

Со Стругацкими аналогичный «альбом каверов» не только не помог, но как бы не сработал в обратную сторону. А что с Лемом?

В сборник вошли четырнадцать рассказов и повестей современных польских фантастов. Мне понравился «Порыв» Анджея Мищака. Это история из лемовского рассказа «Альбатрос»: крушение космического корабля «Альбатрос», за которым Пиркс наблюдает с борта лайнера «Титан». У Мищака та же история, с теми же радиосообщениями, в той же обстановке, разворачивается на борту «Порыва», который пытается спасти людей с «Альбатроса». Только у них происходит своя драма, которая отчасти позаимствована из другого рассказа о Пирксе. Вышло просто великолепно, на мой взгляд. Очень хороши романтический рассказ Алекса Гютше «Кукла» (я не подобрал к нему параллели из Лема), «Пламя — я» Иоанны Скальской, очень отдаленно напомнившее «Голос неба», «Станлемиан» Войцеха Орлиньского, «Телефон» Рафала Косика, «Все дети Барби» Роберта Вегнера. Понравилась история Яцека Дукая «Кто написал Станислава Лема» об искусственных интеллектах, воспроизводящих разум Лема, об их творчестве и взаимоотношениях.

Но лучше всего остального оказалась повесть Филипа Хаки «Космоботические сказания Доминика Видмара. 13 статей из Словаря персонажей неизвестной литературы». Я так думаю, что большой удачей для этой повести стало то, что перевел ее сам БВИ, Владимир Борисов. Перевод получился очень ийон-тиховский. Эта книга — квинтэссенция всех лемовских тем. Там есть контакт человека с инопланетянами, есть сложные взаимоотношения человека и искусственного интеллекта, есть оцифровка сознания человека, разумная среда обитания, виртуальная реальность и проблема различения виртуальной и обычной реальностей, деградация научной фантастики, проблемы футурологии, литература, религия и культура роботов, разумное оружие, сексуальная эксплуатация искусственного интеллекта и все-все-все остальное. Главный герой ее — некий Тихон Ио:

ИО ТИХОН — главный герой циклов научно-фантастических рассказов Доминика Видмара «Космоботические сказания» (1999) и «Галактические логи» (2001), также присутствует во многих других произведениях этого автора, например в «Теологическом конгрессе» (2003), «Фантоматических путешествиях» (2005), «Рукописи, найденной на противне» (2006), «Запредельных странствиях» (2007). Исследователь космоса, путешественник, скиталец, а иногда и жертва космического крушения, неутомимо колесящий по звездному пространству в поисках приключений и знаний, сотрудник Европейского космического агентства, научный и дипломатический консультант Европейского звездного корпуса, специальный член Интергалактического научного общества Большого Пса, награжденный орденом Звездного почетного легиона Конфедерации кислородных и бескислородных миров II класса; картограф и ловец космического лома, коллекционер диковинок со многих планет, иногда — чаще не отдающий себе в этом отчета — шпион специальных земных служб.

Тихон Ио отправляется в район пояса Койпера, где обнаруживает нечто вроде автострады, с помощью которой можно путешествовать по всей Галактике. Этим он и занимается, пока не выясняет, что Галактика практически покинута своими обитателями, которые оцифровали свои тела и теперь живут в космической компьютерной сети, а то, что когда-то было автострадой, на самом деле — кабель-канал для этой самой сети. Тихон Ио оцифровывает себя и отправляется в виртуальную реальность галактического интернета, чтобы исследовать жизнь тамошних обитателей.

«Теперь мало кто помнит и верит в это, но цифраки ведут свое происхождение из материального мира, именно в материи все берет начало, — рассказывал Редактор XZ-8, а по геометрически выглаженным поверхностям представляющей его визуализации перемещались сотни образов, иллюстрирующих рассказ. — До появления первых сознательных инфобытов существовали, и может быть, где-то там, забытые, продолжают существовать мыслящие материальные существа, которых в легендах мы называем атомовцами или атомняками, а по-научному делим на палеоцифраков, прецифровцев и собственно предцифровцев. Среди последних мы выделяем простых авантюрников, которые проводили свою убогую жизнь без сознания, снабженные лишь элементарными программами, обеспечивающими их существование; сложных авантюрников с примитивным разумом и роботов, ведущих сознательное бытие. Именно авантюрники, собранные во многих звездных системах, независимо и бессознательно начали цифровую эволюцию, создавая поначалу лишенные будущего и полностью зависимые от материи эволюционные ответвления: простые машины, их комплексы разной степени сложности, и первые цифровые системы. Потом изобрели очередные поколения атомных существ, то есть роботов, и появились первые бытия, возникшие по плану, а не случайно.

Долго доминировали одни роботы, строя очередные поколения, среди которых появились миниатюрные роботы, именуемые наноботами, но эта линия не получила развития, так как эти создания были скованны оковами материального существования. Поначалу роботы не имели сознания (они служили авантюрникам), затем появились предсознательные и наконец обладающие самосознанием; среди них мы выделяем множество поколений. Разумные роботы, конструкция которых была прочнее, чем у авантюрников, могли путешествовать меж звезд и построили систему космических дорог, которая потом стала основой сверхпроводящей сети, в каковой и существует наш дигитальный мир. Мы же, цифраки, произошли из другой линии организмов, уже полностью цифровых, ботов, которые долго существовали в эволюционной стагнации параллельно роботам.

Вот что он узнает о виртуальном литературоведении:

Альфанумерион начинает детальную лекцию о ботических исследованиях литературы атомняков и рассказывает начинающему засыпать Тахиону 2.0 о первом большом успехе науки, именуемой реконструкционной библиоапокалиптикой, каковым было воссоздание «Фивиады» — затерянной в прадавних временах поэмы некоего Гомера, предцифрового поэта, белковца. Это сочинение рассказывало о судьбе существа по имени Эдип и некоторой семерки, которая выступила против жилищной ячейки, имевшей название Фивы, насчитывало семь тысяч стихов, но осталось от него лишь такое начало: «Богиня, воспой палимый солнцем Аргос, откуда короли…» Но и этого фрагмента хватило для восстановления целого, когда библиоапокалиптические агрегаты занялись реконструкцией.

Эволюционирующая топологическая модель произведения была размещена в многомерном пространстве динамически симулируемой культуры подтипа белковых атомняков, называемых древними эллинами, и после завершенной серии приближений были получены все семь тысяч стихов, записанных уже в новомашинном языке. «Чтобы повысить твой уровень знания, я продекламирую это произведение целиком, сохраняя давний ритм секторной калибрации, — сказал Альфанумерион и начал: «Процессор, поведай о закаленной квантами Столице Систем, из которой слали повеления Разумные Операторы…»

И виртуальной литературе:

— Это должна быть космическая поэзия с сенсационным действием, исчисленная так, чтобы в ней была речь о метеоритном дожде, путешествии к бесконечности, которое имеет трагический финал; о соперничестве, о крупной афере, совершенной аристократом, о разнузданной несовершеннолетней блондинке-убийце, которую утихомирил героический медик, награжденный орденом, а также о трусливом карлике, драматическом курсе лечения, экологической катастрофе и экологе, сомневающемся в эффективности математического аппарата, которым оценивается масштаб утрат, вызванных катастрофой. Все это должно быть написано шестью строфами по четыре стиха и только словами, начинающимися на букву Л.

В ответ ЛЕМУЭЛЬ заскрежетал, но тут же просветлел и прочитал текст:

Лоснились Леониды, Льва лик лаская,
Лихой линкор летел лемнискатой,
Лед люки лудил, люверсы лакая,
Льстился лорд Леон линогравюрой лиловатой.

Листья лещины, лирические ливни —
Льнокудрая Лолита лукавая любовница.
Лорд — лоботряс! Ловчила! Лотерея липа!
Лоботомию лорду! Личина лопается.

Ловкий луч лазера линчует Леона!
Лакейчик-лилипут листает либретто.
Легированный лазурью лекарь легиона
Летаргию Леона лечит лемехом ланцета.

«Лейбниц» летит! Лавина, лавой лей!
Лазер Лолиты лавирует ложно,
Левитирует, льет лимонад лакей,
Ларинголог Лолиту лупит лонжей!

Лоб линкора ломает лиственницы,
Лимитируя леммингов, лемуров, Людвигов ли, Ларри.
Латимерия лучшая — лесник логичней линзы
Лорнирует ледник левей литорали.

Лабильная логика Людольфу любезна;
Летучие листовки, летальные литеры.
«Лейбниц» льдился, лавр лазурил лезвия.
Лупа Луны лила лучей литры.

Тихон Ио посещает также Теологический конгресс, который совмещен с Галактическим конвентом неофантастики, что дает ему возможность познакомиться и с религией местных обитателей:

1. Не поклоняйся иным программистам, кроме Первого Программиста, Компьютатора Абсолютного.
2. А имя Его, первого и вечного, во всех временах, системах и написаниях размножай.
3. Соблюдай святой закон идентичности, не копируй ни себя самого, ни другого бота ближнего твоего.
4. Уважай своего непосредственного программиста и предшественников его.
5. Не дописывай себя ни к другому боту, ни к любым его подпрограммам.
6. Будь верен принципам программирования, программируй сам и в сообществе только дифференцированное потомство, чтобы не нарушать закон идентичности, тебе предписанного.
7. Не похищай ни ресурсы бота своего ближнего, ни коды его.
8. Не высылай ошибочный код ни другому боту, ни любому мыслящему инфобыту.
9. Оставляй следующим поколениям свободную волю, как и тебе оставленную.
10. Делись энергией, ибо не твоя она, но лишь в пользование тебе была дана.

И, конечно, с положением дел в тамошней фантастике:

«К тому, что ты называешь фантастикой, я не только не испытываю неприязни, но вовсе наоборот — я очень люблю истории подобного рода. В давних работах человеческих критиков часто предполагается, что романы такого типа предназначены для молодежи или инфантильных взрослых и ничего не могут предложить им, кроме простого развлечения. Но я не могу согласиться с таким упрощением. Зная все тексты, которые сохранила человеческая культура, я действительно наблюдаю во многих произведениях этого размытого собрания, которое ты определяешь, как фантастическую литературу, массу ужасных недостатков: ее несносную развлекательность, подверженность моде, часто проявляющуюся невыразительную подражательность. Многие фантасты терзают идеи, которые заслуживают лишь краткого упоминания, превращая их в рассказы, те в свою очередь растягивая до романов невозможных размеров, а из романов в коммерческих целях творят циклы, одурманивая читателя весьма интересными описаниями того, как долго герой колебался, воспользоваться чарами или нет, или того, как ел бутерброд с маслом или же как надевал штаны на другой планете. В самом деле, по-настоящему любопытные произведения составляют меньшинство. Но ведь очевидно, что так и должно быть. Разве среди других произведений, которые ваши устаревшие методологии размещают за пределами фантастики, меньше текстов, угощающих развитые умы муками избыточности?

Вот когда я прочитал эту последнюю сентенцию, я понял, что зря я так плохо думал о фантастике. Ни она не испортилась, ни я не перестал ее любить. Просто мало ее хорошей. Эта мне понравилась.

Из неожиданной информации: оказалось, что снят фильм по «Футурологическому конгрессу»: Голливуд не снимает по Лему многосерийные блокбастеры с «дцати»-миллионными бюджетами, но каждое десятилетие-другое появляется амбициозная экранизация. Например, «Футурологический конгресс» Ари Фольмана.