/* Google analytics */

Monday, April 14, 2014

Рассказе о пешем путешествии по России... Джон Кокрен. Часть 2

Часть первая была тут: Рассказ о пешем путешествии по России и Сибирской Татарии к границам Китая, замерзшему морю и Камчатке. Джон Кокрен.

Итак, Джон Дандас Кокрен отправился в путь из Лондона, переправился в Дьепп и начал путешествие из Франции (Испанию и Францию он прошел пешком еще раньше). Руан и Париж показались ему скучными (возможно, из-за недостатка средств, предполагает он). Германия была негостеприимной и неухоженной. Перейдя границу Российской империи, Кокрен не сразу увидел перемены, Прибалтика была чем-то похожа на Германию. И только добравшись до Петербурга, он видит, наконец, что приехал в другую страну.

Во время моего трехнедельного пребывания в Петербурге я был очень гостеприимно принят несколькими британскими купцами. Я проводил свободное время, гуляя по столице и осматривая ее чудеса, и хотя я опускаю их описание, как задачу, превосходящую мои способности, я должен сказать, что ни один город не сравнится с Петербургом по внешнему великолепию. Большие, прямые, параллельные улицы, богатые общественные здания в разных архитектурных стилях, многочисленные императорские и частные дворцы, отличные мостовые для повозок и пешеходов, несколько прекрасных каналов, проходящих по всему городу и по которым перевозят грузы, причиняющие неудобство на дорогах, совершенная чистота во всех отношениях, колоссальное количество церквей и, наконец, прекрасная река, омывающая лучшие причалы в Европе.

Из Петербурга он отправился через Новгород, Тверь, Москву и Владимир в Нижний Новгород. По дороге его впечатлила жизнь крестьян:

Состояние крестьянства здесь намного превосходит состояние того же класса в Ирландии. В России продовольствие изобильно, качественно и дешево, тогда как в Ирландии оно скудно, плохо и дорого, поскольку лучшая его часть вывозится из страны, а в России местные условия делают экспорт не стоящим усилий.

Хотя, конечно, «это правда, что среди природных богатств крестьянин получает очень маленькое вознаграждение за очень тяжелый труд».

Сравнение с Ирландией он завершает с юмором:

Упомянув Ирландию в сравнении с Россией, я должен заметить, что обе страны вполне могут посоперничать друг с другом в древней и дикой добродетели гостеприимства.

От встреченных иностранцев он тоже слышит множество положительных отзывов о стране и ее обитателях. Один француз, оставшийся в России после Бородинской битвы, стал учителем и особенно отмечал талантливость русских в учении, «как в качестве учеников, так и учителей».

Из этнографических наблюдений повеселило это: В России могут сделать все, что угодно, если приказ сопровождается всемогущим «kacknee bouid», которое буквально означает «как-нибудь», но обычно используется в смысле «надо сделать».

Москву Кокрен называет «великолепной и богатой, гротескной и нелепой, величественной и неприглядной».

В Торжке он навестил очаровательную юную вдову, сестру капитана Василия Михайловича Головнина. Надо заметить, что Кокрен, будучи морским офицером, был прекрасно осведомлен о путешестиях русских моряков вообще, и о путешествии бедняги Головнина в Японию в частности. Впрочем, книга Головнина была издана на многих языках еще в 1816 году, так что Кокрен вполне мог ее читать. Словом, вдова оказалась настолько мила, что путешествие Кокрена вполне могло закончиться в Торжке. К счастью, не кончилось.

Из Нижнего Новгорода он отправился в Казань, Пермь, Красноуфимск, Екатеринбург и Тобольск. В Красноуфимске его даже встречала делегация местных жителей, которые просили его задержаться у них на пару дней, чтобы они могли устроить обед в честь первого английского путешественника в их городе.

Перевалив через Урал, Кокрен сразу обратил внимание на разницу с Европейской частью России:

Достигнув азиатского склона Уральских гор, я не мог не заметить, что обитатели деревень здесь значительно воспитаннее, гостеприимнее и даже чище одеты. И ни в коем случае они не соглашались принять плату за пищу, которую я у них приобретал. Стоило войти в дом (коттедж, называет его Кокрен. DM), как передо мной без всякой просьбы ставили тарелку щей, мясо, молоко и хлеб. И никакие мои мольбы не могли заставить хозяев принять плату сверх трубки табака или стакана водки. Словом, чтобы более не беспокоить местных жителей, я был вынужден передать мой отощавший кошелек на попечение моего заплечного мешка, отказавшись от пошлого и антиобщественного обычая платить за еду.

Но даже в Сибири попадались, конечно, и очень бедные русские деревни. По меткому замечанию Кокрена, «русская леность побеждает даже самые благоприятные условия для труда». Иногда он пишет что-то вроде: «Деревни здесь были многочисленны, но жалки до крайности, кроме тех, что были населены татарами». Посетив военную школу в Иркутске, Кокрен говорит: «Поистине достойно сожаления, что в России процветает так мало того, что не имеет касательства к военным делам». Впрочем, с военными тоже все непросто. Говоря об одной из крепостей, Кокрен цитирует некоего Георгия: «Попытка штурма такой крепости была бы в высшей степени опасна, поскольку любой, взобравшийся на мощную деревянную стену, рисковал тут же рухнуть наземь вместе с ее обломками».

Мне, как лингвисту-любителю, было любопытно узнать, каким образом путешественник осваивал незнакомый язык:

Я уже знал, что «kchorosho» по-русски означает «хорошо», но еще не знал, что «плохо» будет «kchudo». Мой хозяин был человеком прямолинейным и рассуждал о том, что неправильно и неприлично путешествовать так, как я. Понять его я не мог, поэтому уже собирался уходить, но он настаивал на том, что я должен остаться, пока не пойму, что значит «kchudo». Моя непроходимая тупость воздвигла между нами стену непонимания, но она была разрушена легким ударом по моей щеке, сопровождаемым словом «kchudo» и поцелуем в другую щеку со словом «kchorosho».

К сожалению, далеко в изучении русского языка он так и не продвинулся, поэтому рекомендовать эту методу не могу. Сам Кокрен посмеивался над своей неспособностью выучить русский:

Вот образец моего глубокого понимания русского языка. Прибыв в деревню, я спросил, как она называется, и, как это часто бывает, она носила имя «Malaya Derevenya», что я немедленно перевел как «маленький доход» (little revenue). В данном случае имя было очень подходящим, поскольку деревня явно не могла оказать серьезную помощь финансам империи. Однако, частота, с которой мне попадались населенные пункты с таким названием, заставила меня заподозрить ошибку в переводе, что вскорости и подтвердилось, а я был пристыжен. Впрочем, я оказался в не такой уж плохой компании вместе с доктором Кларком, который, путешествуя по России, удивлялся тому, как петляет река Протока, которую он раз за разом вынужден был пересекать.

Поэтому гораздо чаще ему доводилось разговаривать на английском и особенно французском языках. Французский, как он выяснил, понимали везде, даже в самых глухих и заброшенных сибирских гарнизонах.

Довелось Кокрену, конечно, сталкиваться и с коррупцией. Впрочем, он уточняет: «Чтобы не быть неправильно понятым, считаю нужным и справедливым сказать моим читателям, что хотя взяточничество и коррупция существуют в России, я не думаю, что они превышают то, что мы видим в так называемых более цивилизованных странах. Продажность уважают во всех уголках света».

На Урале и уровень жизни не тот, что в Европе. Крепостные рабочие, работающие у богатого хозяина, могу получать очень неплохие деньги. Скажем, на екатеринбургских заводах Яковлева, по словам Кокрена, бригадир (overseer) получает до двух тысяч фунтов в год!

Для меня было неожиданностью, что о раскольниках у Кокрена сложилось неприятное впечатление. Их зачастую нахваливают, как образец истинной, но утерянной русской добродетели. Ну, как всегда в таких случаях, правда оказывается менее приятной. Раскольнические правила запрещали предоставлять чужакам пищу, очаг, воду и прочее, и вообще иметь с ними дело. Так они поступили и с Кокреном, отказав ему в помощи. «Они считаются хорошими земледельцами, славятся трезвостью и трудолюбием, не пьют спиртное и не курят табак. Между собой они добры и дружелюбны, прекрасные мужья и отцы. А с остальным миром они обходятся так же, как со мной». Причем это относится не только к тем раскольникам, которых он встретил около Владимира, но и к сибирским: «За рекой Колывань находится романтически выглядящая местность, навеленная дикими раскольниками, которым, видимо, было любопытно узнать, как далеко я смогу пройти без пищи».

Очень понравился Кокрену Тобольск. «Тобольск это не то место, где дозволено оставаться сосланным преступникам, здесь живут только высланные по политическим причинам. А поскольку никакая страна дураков по политическим причинам не высылает, то Тобольск благодаря этому обстоятельству оказывается цивилизованным и высокообразованным городом».

В Сибири он все реже ходит пешком и все чаще вынужден пользоваться лошадями, а потом — оленями и собаками. Кроме того, в этих местах одному путешествовать не с руки, поэтому местные власти часто отправляют с ним какого-нибудь казака, чтобы помогал и обеспечивал безопасность. Чаще всего эти казаки оказались не только бесполезными, но даже вредными попутчиками Кокрену. Во-первых, они были пьяницами и лентяями. Во-вторых, если им не хотелось никуда ехать, они запросто могли делать мелкие пакости, чтобы вынудить путешественника повернуть назад или свернуть в нужную им сторону (обычно это был ближайший кабак). В-третьих, у них были плохие отношения с местными народами, что тоже не помогало поездке:

Казаки демонстрировали свою власть над бедными тунгусами в такой манере, которая причиняла мне такую же боль, как если бы то же насилие причинялось по отношению ко мне. Дух деспотизма, характеризующий казаков — позорен; он гораздо сильнее пугает бедных аборигенов, чем власть генерал-губернатора. Мне кажется, что они черпают свою власть скорее из привычки, чем из закона. Без казаков нельзя обойтись, они — неизбежное зло. Ни один чиновник, будь то хоть сам генерал-губернатор, без их помощи не может ничего — нельзя купить лошадей или еду, нанять людей, отдать приказ, привести в исполнение наказание, отправить курьера, словом, казак в Сибири — это всё, и потому его все боятся.

По дороге из Якутска в Нижнеколымск Кокрен заехал в городок с названием Зашиверск. Его неприятно поразила заброшенность: «Из всех мест, носящих название города, которые я видел, это – самое унылое и безотрадное». Во всем городе тогда было всего восемь жителей. Причиной тому, как я потом выяснил, отчасти была эпидемия оспы за несколько лет до приезда Кокрена, от которой умерли почти все. Еще лет через двадцать последовала еще одна эпидемия и после этого город окончательно опустел. Сейчас от всего города осталась одна деревянная церковь, да и та была перевезена в Новосибирск, где работает памятником. Так что судьбу города Кокрен предвидел точно. «Тот, кто решил или предложил поставить город в этом месте, заслуживает наказания, но, конечно, не настолько сурового, как быть назначенным его градоначальником».

Говоря о положении аборигенов, Кокрен сожалеет о грубости сборщиков налога-ясака:

Он сказал, что размер ясака невелик, а вот способ, которым его собирают, порочен. Дань они охотно заплатили бы императору, но сборщики налогов забирают ее грубой силой, а они терпят это, чтобы избежать придирок и тяжб.

...

Целесообразен ясак или нет, остается под вопросом, возможно, прямое налогообложение товаров, покупаемых якутами и другими аборигенами, было бы выгоднее, но в любом случае нынешняя система крайне подвержена несправедливости и ограблению.

Впрочем, в разговоре с вождем одного из местных племен Кокрен попытался объяснить тому, что его участь не так уж и плоха:

Он был немало удивлен, когда я сказал ему, что он платит не такие уж большие налоги по сравнению с другими странами. Я сказал ему, что в Англии, кроме множества налогов, он еще не имел бы права стрелять уток без разрешения, и даже если бы он стрелял их у себя во дворе, он не мог их съедать. Сочтя, что он мне не поверил, я рассказал ему еще, что у него не было бы права иметь в доме окон больше некоторого числа, а иначе он платил бы еще дополнительный налог. Эти два примера полностью примирили его с его правительством.

О сибиряках и Сибири Кокрен пишет с симпатией:

Что же касается образования и нравов уроженцев Сибири, они определенно равны, если вообще не превосходят нравы жителей европейской части России. Население ее не превышает двух с половиной миллонов человек, половина из которых аборигены, и они разбросаны по стране, из территории которой на каждого из них приходятся личные три квадратные мили. Продукты и одежда тут дешевы, налоги неизвестны, климат здоров — что еще нужно человеку? Я посмотрел в последний раз на восток, полный благодарности за многие знаки уважения и за доброту, полученные из рук этих гостеприимных людей.

Чем-то это напомнило мне фразу из книги канадского писателя Хью Макленнана «Семь рек»: «Здесь живешь как джентльмен. Здесь можно охотиться и ловить рыбу, не выходя из дома. Это счастливая страна». Эти слова были сказаны человеком, поселившимся в Канаде в жалкой хибаре на реке Сент-Джон, ему этого было достаточно для счастья.

На Камчатке Кокрен провел одиннадцать месяцев. Он отлично изучил этот полуостров и оставил подробное описание и тамошних земель, и народов. Он был вхож в самые разные общества, от высшего света и до хижин местных рыбаков. Он слышал много рассказов о знаменитом авантюристе Морице Августе Беньовском, который, будучи сослан на Камчатку, поднял бунт, захватил корабль и отправился на Мадагаскар, чтобы там основать первое в мире справедливое государство пиратов. Кокрен даже встречался с кем-то из тех, кто знал Беньовского. У генерал-губернатора Рикорда он познакомился с его приемной дочерью, камчадалкой Ксенией, и женился на ней. Вместе с ней в 1823 году он отправился в обратный путь в Лондон.

Если выписать самые заметные населенные пункты, через которые проходил Кокрен на своем пути, получится примерно такая цепочка: Дьепп - Руан - Париж - Саарбрюккен - Франкфурт - Лейпциг - Берлин - Данциг - Кенигсберг - Мемель - Митава - Рига - Нарва - Санкт-Петербург - Новгород - Вышний Волочок - Тверь - Москва - Владимир - Павлово - Нижний Новгород - Чебоксары - Казань - Пермь - Красноуфимск - Екатеринбург - Тюмень - Тобольск - Ишим - Омск - Барнаул - Томск - Ачинск - Красноярск - Нижнеудинск - Иркутск - Олекминск - Якутск - Зашиверск - Нижнеколымск - Оймякон - Охотск - Петропавловск-Камчатский. Обратный путь почти повторяет маршрут с запада на восток, за исключением поездки в Нижнеколымск. На обратном пути Кокрен, видимо, уже очень уставший, несколько чаще обращает внимание на грязные гостиницы, вымогательство на почтовых станциях, высокомерие начальства и тому подобное.

Кокрен мне пришелся очень по душе. Очень жаль, что Сперанский, будучи генерал-губернатором Сибири, так презрительно о нем отозвался: «Острота, бродяжничество, упрямство и вместе безрассудное легкомыслие и несвязность предприятий. Он кончит сумасшествием и, по моему мнению, есть уже и теперь помешан». Между прочим, сам Кокрен о Сперанском пишет очень хорошо: «О генерале Сперанском я могу только сказать, что никогда не встречал большего великодушия и добросердечия. В нем есть как доля любезности, так и некоторый дух благородства, который наполняет тех, кто его встречает, трепетом и почтением». Возможно, Сперанский, как человек, мыслящий государственно, пренебрежительно относился к людям, путешествующим из личных соображений, а не по делу, не знаю, но все равно он был несправедлив.

Так вот, Джон Кокрен мне симпатичен. Он положительно умен. У него хорошее чувство юмора, а главное — он и к себе относится с юмором. Он лишен предрассудков. Он, между прочим, хороший профессионал. Кажется, он добр. Во всяком случае, у него есть талант вникать в жизнь других людей и сопереживать им. Словом, это как раз тот случай, когда я горжусь, что мы с капитаном Кокреном работали на одну британскую корону.

PS. И, кстати, о еще одном поводе для гордости за Британию. На обратном пути Кокрен встретил в Москве интересного своего земляка, лейтенанта Холмена. Тот тоже собирался путешествовать по Сибири в одиночку, поэтому его интересовали все детали поездки Кокрена. Необычность замысла Холмена, однако, была в том, что он был слеп. Кстати, скорее всего, это его спутал с Кокреном М. Д. Бутурлин, чьи «Записки» цитировал в своей книге М. П. Алексеев (см. выше «некий эксцентричный и совершенно слепой англичанин Кокрен»). Потом, уже закончив читать дневник Кокрена, я выяснил в Википедии, что Холмен все-таки отправился в Сибирь, проехал изрядную ее часть, но в Иркутске был арестован по подозрению в шпионаже против Российско-Американской компании и выдворен из России. Книгу он тоже издал. Его многие считали странным. Кокрен не понял, зачем слепому ехать в путешествие, а Борис Акунин зло пошутил, назвав его «чудаком, который, будучи совершенно слепым, отправился в кругосветное путешествие и написал книгу о том, что он слышал, обонял и осязал в заморских странах». Зря он так. Холмен, между прочим, был известным ученым-натуралистом, членом Королевского общества и Линнеевского общества, на его труды о флоре Индийского океана ссылался Чарлз Дарвин.

Thursday, April 10, 2014

Рассказ о пешем путешествии по России и Сибирской Татарии к границам Китая, замерзшему морю и Камчатке. Джон Кокрен

Продолжая разговор, начатый на днях по поводу «Русских мореплавателей» Лялиной. Разговор получился очень длинный, поэтому я, пожалуй, разделю это статью на две части. Сегодня будет часть первая.

Итак, мы остановились на следующем:

Любопытный момент в путешествии Фердинанда фон Врангеля. Они зимуют в Нижне-Колымске и вдруг, уже зимой, в эту дыру на краю света приезжает англичанин: «...Врангель и его товарищи очень обрадовались, когда в декабре неожиданно прибыл английский пешеход Кокрен, которого привело в эти страны ненасытное любопытство». Чуть позже имя этого первого, наверное, туриста, добравшегося в такую даль, встречается еще раз:

«4 марта лейтенант Матюшкин выехал из Н.-Колымска на двух нартах. Сопровождали его казак-якут, знавший чукотский язык, и англичанин Кокрен. Последний расчитывал отправиться с возвращающимися из Островного чукчами на чукотский мыс, а оттуда в Америку».

Нет, вы представляете? Идет первая четверть девятнадцатого века. Пушкин в Одессе. Наполеон только что умер. Декабристы пока еще только закрывают Союз благоденствия и создают Северное и Южное общества. Александр I начинает закручивать гайки, создается тайная полиция. В Греции начинается восстание Ипсиланти. Неаполь и Сицилия заняты австрийцами. В Южной Америке блистает Боливар. А английский капитан, этакий классический невозмутимый тип с трубкой в зубах, кузен Филеаса Фогга, идет спортивным упругим шагом по Сибири и Чукотке, по местам, по которым и сейчас даже на автомобиле не проедешь. Шел-шел, дошел до конца света, там женился на камчадальской девушке и они вместе отправились домой, в Англию. Просто в голове не умещается. Между прочим, он иногда проходил за один раз 175-180 километров. Я не говорю «за один день», потому что в данном случае он шел 32 часа подряд: «последние тридцать два часа засвидетельствовали мой пешеходный подвиг — дистанцию в 168 верст или 96 миль — впрочем, я уже делал это в Португалии».

Вот что я смог найти о нем в русских источниках:

Джон Дундас Кокрен, офицер флота ее величества королевы Великобритании, рассорился с отцом, порвал с морской службой. Блудный сын и перекати-поле, он наудачу шел пешком из Петербурга по Сибири и Дальнему Востоку. Летом 1821 г. Кокрен очутился в Барнауле, где ему посчастливилось-таки встретить генерал-губернатора Сибири М. М. Сперанского, по чьей протекции он влился в состав экспедиции, шедшей к мысу Дежнева, в перипетиях своего маршрута он женился на сибирячке и вернулся в Англию, где издал книгу о своих скитаниях (1824 г.). Книга Кокрена, попав в Россию, оказалась как нельзя кстати в разгар эпохи романтизма, главный герой которой остро не принимает действительность и бежит от нее, отправляясь путешествовать по миру, подобно байроновскому Чайльд-Гарольду. Последнее, видимо, больше всего и интриговало: оба, и Байрон, и Кокрен, были родом с берегов Туманного Альбиона. Личность этого Кокрена, которого министр внутренних дел В. П. Кочубей метко прозвал «почетным бродягою», не случайно долго занимала русское общество, в частности пушкинский круг: обсуждали изданную им книгу, способ его путешествий, характер и качество сделанных им наблюдений.

В. В. Ведерников. Повседневная жизнь алтайской горной корпорации в воспоминаниях английских путешественников Дж. Кокрена , Ч. Котрэла и Л. Аткинсон

Ведерников явно преувеличивает роль случая и душевных метаний в путешествии Кокрена. Видимо, для пущей романтичности :)

Кохрэн (John Dundas Cochrane) - капитан английского флота, предпринял в 1820 г. "пешеходное" путешествие через Сибирь, которую прошел до Камчатки и обратно, впрочем большую частью не пешком, а пользуясь всеми средствами передвижения - в экипажах, верхом, на оленях, собаках и лодках, которые ему любезно предоставляли бесплатно.

Из Екатеринбурга он направился в Тобольск и через Тюкалинск и Омск в Семипалатинск, Усть-Каменогорск и до китайской границы на р. Иртыше; на обратном пути свернул от Убинской по тракту в Змеиногорск, посетил Колывань и Барнаул и через Томск и Красноярск прибыл в Иркутск, сплыл по Лене в Якутск, затем по Верхоянскому тракту в Средне- и Нижне-Колымск и на р. Анюй, обратно через Верхне-Колымск и Оймекон в Охотск, откуда переправился на Камчатку в Петропавловск; затем проехал по западному берегу полуострова через Большерецк в Тигиль, перевалил через горы в Еловку и Нижне-Камчатск и по р. Камчатке вернулся в Петропавловск; пробыв почти год на Камчатке, он переехал в Охотск, по тракту в Якутск и вверх по Лене в Иркутск, совершил поездку в Забайкалье, в Селенгинск, Нерчинск и Цурухайту на китайской границе, на обратном пути посетил Гуркинский горячий источник и Кяхту, а затем из Иркутска по тракту через Томск, Каинск, Омск, Ишим и Тобольск выехал за Урал.

Двухтомное описание этого путешествия содержит много наблюдений над бытом и нравами населения Сибири, рассказов о встречах и приключениях, но географические сведения очень отрывочны, рельеф охарактеризован слишком бегло и мало определенно, а геологические данные попадаются в виде исключения на очень немногих страницах.

В.А. Обручев, История геологического исследования Сибири. Период второй (1801-1850 годы)

На всех не угодишь. Кому что, а Владимиру Афанасьевичу не хватило геологических наблюдений :)

В начале 20-х годов в России заставил о себе говорить англичанин-путешественник не совсем обычного типа. Это был Джон Кокрен, совершивший "пешеходное" странствие из Петербурга на Камчатку через Сибирь, женившийся на сибирячке и по возвращении в Англию опубликовавший занимательную книгу о своих скитаниях (1824). Личность этого Кокрена, которого В. П. Кочубей метко прозвал "почетным бродягою", долго занимала русское общество, в частности пушкинский круг: обсуждали изданную им книгу, способ его путешествий, характер и качество сделанных им наблюдений {15}.

{15} Джон Кохрен (John Dundas Cochrane, 1780--1825) путешествовал по азиатской и европейской частям России в 1820--1823 гг.; прожил одиннадцать месяцев на Камчатке и здесь в 1822 г. женился. По возвращении в Англию он издал описание своих странствований: "Narrative of a pedestrian journey through Russia and Siberian Tartary, from the frontiers of China to the Frozen Sea and Kamtschatka..." London, 1824. Vols I--И. Ряд последующих изданий этой книги -- в Филадельфии (1824) и Эдинбурге (1824), а также ее переводов на немецкий (Веймар, 1825; Йена, 1825; Вена, 1826), голландский и шведский языки перечислен в каталоге "россики" ГПБ (т. 1, S. Petersbourg, 1873, No 813--823). После выпуска в свет книги о России Кокрен отправился в Америку, где и умер. Этот своеобразный путешественник-"пешеход" долго вызывал интерес и удивление русского общества. в. П. Кочубей подозревал его в шпионстве, что и высказал в одном из писем к М. М. Сперанскому ("В память гр. М. М. Сперанского", СПб., 1872, с. 506), а последний в письме к дочери из Барнаула давал ему следующую характеристику: "Здесь в Барнауле встретил я чудака Кохрана. Острота, бродяжничество, упрямство и вместе безрассудное легкомыслие и несвязность предприятий. Он кончит сумасшествием и, по моему мнению, есть уже и теперь помешан. Совсем неправда, чтоб он путешествовал пешком. Он благополучно нанимает лошадей и едет довольно покойно. Здесь купил даже и повозку; доселе он их переменял; вся особенность состоит только в том, что он один, без слуги, и отпустил себе маленькую рыженькую бородку. Добрый путь! Одна черта в его путешествии. Он был ограблен между Петербургом и Тосною и прошел половину Сибири, не потеряв ни одного волоса и хвалясь везде ласкою и гостеприимством. Я уверен, что пройдет и другую половину столь же покойно и безопасно" ("Письма Сперанского из Сибири к его дочери Елизавете Михайловне". М., 1869, с. 191--192). В книге "Исторические сведения о деятельности графа М. М. Сперанского в Сибири с 1819 по 1822 год. Собраны В. Вагиным" (т. II. СПб., 1872) приводится много данных о Кокрене из бумаг Сперанского. Здесь находится, например, записка "О путешественнике Кокрене", составленная по донесениям, полученным сибирским ген.-губернатором из Якутска. Кокрен назван здесь "английской службы флота капитаном" и о нем рассказывается, что он в 1820 г. имел "намерение пройти чрез Чукотскую землю" (с. 579--580; 610--611). Здесь же напечатано в английском подлиннике несколько писем Кокрена (1820--1821) к Сперанскому из Якутска, Нижней Колымы и Охотска (с. 601--610).

П. А. Вяземский писал А. И. Тургеневу из Москвы (31 мая 1823 г.): "Сейчас нахожу на столе своем карточку Cochren, славного пешехода, который здесь и, как сказывают, с камчадалкою своею" ("Остафьевский архив", 1899, т. II, с. 327). Много лет спустя, в начале 1830-х годов, посетив Павловск и перелистывая книгу для записи имен посетителей, М. Д. Бутурлин увидел английскую фразу с подписью: "Ксения Кокрен". В своих "Записках" он так вспоминал об этом: "В 1824 году или немного ранее некий эксцентричный и совершенно слепой англичанин Кокрен предпринял пешком путешествие по Сибири, что дало повод в Петербурге считать его шпионом. Он вывез оттуда с собою малолетнюю дочь какого-то дьячка и, возвратись в Англию, поместил ее в одно из тамошних учебных заведений, а по ее совершеннолетии женился на ней и укрепил за ней свое состояние. О дальнейшей ее судьбе не имею сведений, но подпись ее руки в Павловском павильоне свидетельствует о ее посещении России по замужестве" ("Русский архив", 1897, No 7, с. 351). О Кокрене и его жене можно встретить упоминания во многих документах эпохи, например, в "Полном собрании стихотворений" гр. Хвостова (т. II, 1829, с. 219). Заметка о "Narrative of a pedestrian journey..." Кокрена помещена в "Московском телеграфе" (1825, ч. 1, No 1, с. 95); хотя она напечатана без подписи, но, несомненно, принадлежит Н. А. Полевому. В том же и следующем номерах журнала (ч. 1, No 1, с. 53--63; No 2, с. 119--125) напечатано два отрывка из "Описания путешествия пешком через Россию... капитана Кохрена" "Путешествие английского флота капитана Кохрена, пешком, из Петербурга в Камчатку"), с пространными подстрочными примечаниями, вскрывающими обильные ошибки и неточности путешественника, за подписью: "издатель М. Т."). Ср.: В. Г. Березина. Н. А. Полевой в "Московском телеграфе".-- "Уч. зап. ЛГУ", 1954, в. 20, с. 97.

Недавно Кокрена вспомнил современный эстонский писатель и путешественник по Северной Азии Леннарт Мери в своей книге "Мост в белое безмолвие". Рассказывая о своих странствованиях по Арктике, Мери несколько раз вспоминает "Narrative..." Кокрена, цитируя эту книгу и пересказывая из нее целые страницы. Уже в начале своего повествования Мери представляет Кокрена своему читателю (в русском переводе он всегда пишется Кокрен и однажды даже Джон Дунден Кокрен) и приводит запись из дневника (1820) этого странного путешественника, который "шел на Чукотку пешком через Дерпт" и открыл свой дневник, "присев отдохнуть у колодца за Нарвой"; тут же рассказана примечательная встреча с Кокреном дерптских студентов у загородной таверны, во время которой они не сразу дознались, что английский пешеход совершает путешествие из Сарагосы... на Чукотку; далее описаны встречи Кокрена на далеком северо-востоке Азии с русскими путешественниками-мореплавателями -- Врангелем и другом Пушкина Ф. Матюшкиным. См.: Леннарт Мери. Мост в белое безмолвие. Пер. с эст. Веры Рубер. М., "Сов. писатель", 1978. с. 14, 109--112, 195).

М. П. Алексеев. Русско-английские литературные связи. (XVII век -- первая половина XIX века)

Английская Википедия добавляет еще следующую информацию. Капитан королевского флота Джон Дандас Кокрен (14 февраля 1793-1825) — шотландский морской офицер, путешественник и исследователь (в дате рождения Википедия расходится с другими источниками, в которых указывают то 1780, то 1786 год). Незаконный сын шотландского авантюриста Эндрю Кокрена-Джонстона, Джон Дандас Кокрен родился в большой и склонной к авантюрам семье — он был кузеном адмирала Томаса Кокрена, десятого лорда Дандоналда и племянником адмирала сэра Александр Форрестера Инглиса Кокрена. Джон Дандас Кокрен пересек пешком Францию, Испанию, Португалию, Германию, Россию и Азию вплоть до Камчатки, откуда и происходит его прозвище "путешественник-пешеход". После возвращения в Англию в 1820 году Кокрен описал свои путешествия в «Рассказе о пешем путешествии по Росии и Сибирской Татарии к границам Китая, замерзшему морю и Камчатке» в двух томах (Лондон, 1824). В 1822 году Кокрен женился на Ксении Ивановне Логиновой, приемной дочери адмирала Петра Ивановича Рикорда, русского губернатора Камчатки. Овдовев, она вышла замуж за Петра Федоровича Анжу, арктического исследователя и русского адмирала. Джон Дандас Кокрен умер в 1825 году в городе Валенсия в Колумбии, путешествуя по Южной Америке пешком по делам семейного бизнеса.

В той же Википедии есть ссылки на электронное издание дневников Кокрена, подготовленное университетом Торонто (том1, том2). Я их тут же скачал и взялся читать. Скажу сразу, я в восторге. Не столько от книги, пожалуй, сколько от автора. Я назвал его кузеном Филеаса Фогга, но это не совсем верно. Фогга совершенно не интересовала местность, по которой он путешествовал, ему было лишь нужно вовремя вернуться, а Кокрен едет именно из любознательности. При этом он проявляет удивительное для девятнадцатого века понимание того, что при внешней разности культур их могут объединять общие ценности. В России он иной раз попадал в сложные ситуации, но всегда сохранял доброжелательное отношение и интерес к людям. Недалеко от Петербурга его ограбили и оставили в лесу местные разбойники, но это лишь послужило для него поводом отметить участливость местных властей, которые возместили ему все потери и нашли преступников. Он лишь прокомментировал:

"Иди", сказал я, "к самым неграмотным и жестоким племенам, иди и будь их товарищем, иди и наблюдай человеческие существа во всех стихиях и странах, цивилизованных и диких, принадлежащих любым племенам, нациям и религиям. Учти простоту их нравов, но не пытайся посоревноваться с ними в грубости и невежественности, с которыми столкнет тебя твое путешествие. Презри те случайные обстоятельства, которые так часто отвлекают человечество от его добрых намерений и лишают мир полезных и интересных знаний. Помни, что для истинного изучения человечества нужно изучать человека."

В Великобритании книгу Кокрена встретили со скептицизмом, усомнившись в точности его описания. Одним из заметных критиков, кстати, был известный химик, лорд Хэмфри Дэви, научный руководитель Фарадея. Правда, в двадцатые годы у Дэви что-то случилось с головой, он тогда умудрился поссориться с Фарадеем. Только этим я могу объяснить его придирки к книге Кокрена, потому что она просто замечательна.

Продолжение тут...

Wednesday, April 9, 2014

Сами боги. Айзек Азимов

Когда меня просят назвать пример настоящей научной фантастики, обычно первое, что приходит мне в голову — роман «Сами боги» Азимова. Перечитал его еще раз и убедился, что не зря. Сюжет физически абсолютно достоверный. Люди устанавливают контакт с существами из параллельной вселенной (паравселенной). Контакт, правда, исчерпывается передачей вещества туда и обратно. Но поскольку физические законы в параллельной вселенной отличаются от наших (у них сильное взаимодействие слабее нашего), возникает любопытнейшая возможность наладить двухфазный процесс, во время каждой фазы которого будет выделяться энергия. Люди передают в паравселенную стабильный изотоп вольфрама, который в их вселенной начинает испускать позитроны, превращаясь в плутоний. А паралюди возвращают нам плутоний, который у нас начинает испускать электроны, превращаясь в вольфрам. Получается, что и мы, и паралюди получаем энергию! И все было бы замечательно, если бы не одна особенность. ЛДНБ — ленчей даром не бывает. И платить приходится выравниванием физических законов. У нас сильное взаимодействие ослабевает, у них становится сильнее. А это уже грозит взрывом Солнца...

Роман состоит из трех частей. В первой действие происходит на Земле, во второй — в паравселенной, в третьей, моей любимой — на Луне. Все три безупречно продуманы. Азимов все-таки не зря известный популяризатор науки. Из единственного допущения о разности физических законов в двух вселенных он вывел весь роман. Достоверно все — от физиологии паралюдей и до психологии жителей Луны. Если бы они еще не были такими эгоистами-сепаратистами... Но куда деваться, это, к сожалению, тоже достоверно.

В общем, великолепный роман. Кто-то скажет, что это занудство, а я скажу — шедевр научной беллетристики.