Чуть больше недели назад я писал о книге С. Экштута «Закат империи». Прочитав ее, я сразу решил прочесть еще что-нибудь из его книг. Вот как раз одна из них, биография Ф. Тютчева, вышедшая в серии ЖЗЛ: «Семен Экштут, доктор философских наук, историк, неожиданно поставивший в центр жизнеописания Федора Тютчева его служебное поприще, свой оригинальный замысел объясняет так: показать, из какого житейского «сора», по слову Ахматовой, «растут стихи, не ведая стыда». Дипломат, не сумевший получить сколько-нибудь заметный пост, пророк, чья вещая сила не была оценена современниками, политический мыслитель, за долгую жизнь не нашедший времени привести в систему свои воззрения, поэт, издавший при жизни два небольших сборника, и то не по своей воле, сегодня Тютчев украшает собой первый ряд отечественных классиков. Стихи его разошлись на цитаты, а пророчества актуальны и ныне».
Если первая книга получилась этаким политическим стейтментом, то «Тютчев» — классическое литературное жизнеописание. Литературное в том смысле, что сам Тютчев здесь оказывается не объектом биографического исследования, а персонажем, а обстоятельства жизни интересуют автора не как факты, а как стимулы, формирующие личность героя. Признаться, персонаж из Тютчева получился недурный, парадоксальный, но при этом парадоксально цельный, несмотря на свои парадоксы :) У него, правда, туговато с развитием персонажа, но он настолько колоритен, что ему хватает внутренней динамики.
Итак-с, Федор Иванович Тютчев родился в 1803 году в деревне. Четырнадцати лет поступил в Московский университет, блестяще его окончил, еще во время учебы будучи избран членом Общества любителей российской словесности за таланты в области стихосложения. Несмотря на прекрасные результаты в университете, в отличие от троечника Пушкина, желанную дипломатическую должность сразу не получил — что поделаешь, какой-то университет вместо Лицея. Потом все-таки был причислен к дипломатической миссии в Мюнхене в качестве внештатного атташе, уехал в Европу и там женился на красавице Элеоноре Петерсон. Жену, в общем-то, любил, но не так горячо, как восхитительную вдову баронессу Эрнестину Дёрнберг. Элеонора попала в кораблекрушение, поболела и вскорости умерла, оставив горюющего мужа на попечение баронессы (которую, в свою очередь, оставил на попечение Тютчева ее бедный муж). Вторую жену Тютчев любил еще больше, чем первую, но других женщин он любил ничуть не меньше. Их у него было много, побочных детей тоже. Жена, хоть и немка, осела в конце концов в тютчевской усадьбе, полюбила русскую деревню и с удовольствием занималась сельским хозяйством. Ей, правда, очень не хватало мужа, который вечно был в разъездах, но он страдал несильно и очень любил, когда его посылали за границу. А когда не посылали, проводил время в Петербурге. Он, в общем, был бы не прочь, если бы жена была где-то поблизости, но жизнь в Петербурге требовала средств, которые жена сначала выделяла из своего наследства, а потом зарабатывала в деревне. Зато там у Тютчева была возможность блистать в свете своим знаменитым остроумием. Дипломатической карьере мешала совершенно анекдотичная безалаберность Федора Ивановича, но за обаяние ему многое прощалось.
Вот, заметьте, первая странность — дипломат, исполняющий обязанности главы миссии, подает заявление на отпуск и уезжает с работы, не дождавшись ни ответа, ни заместителя, бросив все дела. Он проводит в этом «отпуске» больше года, пятнадцать месяцев. А самое страшное, что он умудрился потерять дипломатический шифр! И за это его не только не увольняют с волчьим билетом, ему еще и выплачивают отпускные. Хотя с работы все-таки приходится уйти. И это не единственный такой случай. Но несмотря на это, он делает в конце концов очень недурную карьеру, получает должность председателя комитета иностранной цензуры (роскошная синекура, дававшая ему, к тому же, доступ к его любимым европейским газетам) и титул тайного советника, который, между прочим, относится к III классу — не каждый губернатор и даже не каждый министр мог померяться с Тютчевым.
Вообще, нелюбовь Тютчева к работе это притча во языцех. Как пишет Экштут:
Именно Тютчева изобразил Толстой в образе дипломата Билибина в романе «Война и мир»:
«И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по-французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах»
В этом портрете есть только одна, но существенная неточность: Тютчев умел, но, в отличие от Билибина, никогда не любил работать и сам признавал свою «чудовищную лень».
Эрнестина Теодоровна, жена Тютчева, когда усталое раздражение брало верх над горячей любовью к мужу, отзывалась о нем так: «Если человек прожил на земле 42 года и если эти 42 года протекли в постоянном ожидании перемен, причем все его склонности и причуды постоянно удовлетворялись, как это было с Тютчевым, — такому человеку, я думаю, весьма трудно принять решение и на чем-то остановиться».
А вот еще одна странность. Шуточки Тютчева были обожаемы всеми. Кроме, наверное, тех, над кем он шутил. Например, князь Вяземский вспоминал: «Тютчев говорит, что Нессельроде напоминает ему египетских богов, которые скрывались в овощи: “Чувствуешь, что здесь внутри скрывается бог, но не видно ничего, кроме овоща”». Это, между прочим, он о своем начальнике отзывается, о министре иностранных дел. О княгине Трубецкой: ««Полное злоупотребление иностранным языком; она никогда не посмела бы говорить столько глупостей по-русски». Когда канцлер князь Горчаков сделал камер-юнкером Акинфьева, в жену которого был влюблен, Тютчев сказал: «Князь Горчаков походит на древних жрецов, которые золотили рога своих жертв». Или вот еще хорошая байка о любви Тютчева к загранице: «Итак, однажды я встречаю Тютчева на Невском проспекте. Он спрашивает меня, какие новости; я ему отвечаю, что военный суд только что вынес приговор Геккерну. «К чему он приговорен?» — «Он будет выслан заграницу в сопровождении фельдъегеря». — «Вы в этом уверены?» — «Совершенно уверен». — «Пойду, Жуковского убью».
Казалось бы, такая несдержанность на язык непременно должна была наградить Тютчева громадным количеством влиятельных врагов. Черта с два, они все его обожали! Включая того же Нессельроде, весь петербургский свет, множество фрейлин двора и даже саму царскую чету. Тютчевские насмешки оставались совершенно безнаказанными до поры, до времени. Пока Семен Экштут не написал его биографию, с удовольствием отплатив бедняге сторицей, отпуская в его адрес шуточки вроде:
Дипломат мечтал о месте советника посольства. Его чин и положение в свете позволяли ему претендовать на это. Такая должность была настоящей синекурой. Советник посольства получал очень хорошее жалованье, был заметной фигурой в дипломатическом корпусе и... практически не нес никакой персональной ответственности. Наш герой идеально соответствовал этой должности, а она — ему.
Или такой едкий пассаж:
Благодаря графу Бенкендорфу наш герой успешно реализовал мечту гоголевского героя. Как известно, Петр Иванович Бобчинский очень хотел, чтобы о его существовании узнал сам государь. В Российской империи сам факт близости к особе самодержца всегда оценивался более высоко, чем самая высокая награда, и человек, попавший в поле зрения царя, уже почитал себя счастливцем. До сведения императора Николая Павловича было доведено, что есть такой коллежский советник Тютчев, который почтет «за великое счастье сложить к ногам Императора все, что может дать и обещать человек: чистоту намерений и усердие абсолютной преданности». Усердие было оценено. От выдачи денег пока воздержались.
Еще один парадокс Тютчева заключается в его отношениях с женщинами. Как я уже говорил, несмотря на то, что две его жены были исключительными красавицами, он постоянно заводил отношения с другими женщинами. А поскольку отношения во многих случаях были бурными и приводили к появлению детей на стороне, Федору Ивановичу, а точнее, его бедной жене, приходилось материально помогать всем этим беднягам. Вообще, жертвенность Эрнестины Теодоровны поражает. Последней своей любви, Гортензии Лапп, Тютчев даже завещал ту пенсию, которая, в общем-то, должна была выплачиваться Эрнестине. И что вы думаете? «Вдова и дети свято выполнили последнюю волю мужа и отца, и в течение двадцати лет, вплоть до смерти Эрнестины Федоровны, Гортензия Лапп получала пенсию, которую уступила ей вдова чиновника».
С женой ему, конечно, невероятно повезло. Именно Эрнестина собрала все бумажечки, оставшиеся после Федора Ивановича в то, что сейчас называется полным собранием сочинений.
Историко-политические теории Тютчева — это тоже парадокс. Тютчев всегда предпочитал жить в Европе. Обе его жены (да и последняя любовница) были немками. Как он сам выражался в присущей ему шутливой манере, «Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины». И при первой же возможности старался уехать в командировку в Германию, Италию, Австрию, да куда угодно, лишь бы в Европу. Но при этом именно Тютчев, пожалуй, впервые четко сформулировал этакие славянофильско-державнические принципы, которые до сегодняшнего дня пользуются популярностью: «Давно уже в Европе существуют только две действительные силы — Революция и Россия». Революция, говорит он, не может стать объединяющим началом, а старый европейский мир показал свою неспособность «создать что-либо такое, что могло бы быть принято европейским обществом как законная власть». Такую власть может предложить лишь Россия. Эрнестина, как обычно, сумела коротко и точно объяснить суть следующим образом:
Мой муж полагает, что пора, наконец, и друзьям, и недругам нашим понять ту очевидную истину, что Россия защищает прежде всего не собственные интересы, а принцип власти, который она представляет всегда и повсюду, и что принцип этот столь неотъемлем от ее сущности, что она, если так можно выразиться, обречена всегда и повсюду поддерживать и защищать всякую законную власть — до тех пор, по крайней мере, пока эта защита и поддержка будет возможна. Но несомненно также и то, если эта власть окажется неспособной к дальнейшему существованию, Россия будет обязана, во имя того же принципа, взять власть в своим руки, дабы не уступить ее Революции. Всякий беспристрастный ум поймет, что именно в этом и заключается разгадка всей русской истории за последние 150 лет.
Насколько я понимаю, именно этой логикой, поддержкой власти как конструктивного принципа, объясняет свою позицию и нынешнее российское правительство, высказываясь по поводу событий в Сирии, Ливии, Украине. Между прочим, создание информационного агентства «Russia Today» тоже отлично вписывается в тютчевские удивительные политические принципы. Он однажды написал меморандум, адресовав его самому царю, в котором предлагал наладить пропагандистскую работу на Западе:
Императорское правительство имеет весьма существенные причины не желать, чтобы внутри страны,в местной печати, чересчур живо обсуждались вопросы важные, новесьма деликатные, вопросы, затрагивающие самые корни существования нации; иное дело — заграница, иное дело — заграничная печать; к чему проявлять нам ту же сдержанность? К чему доле щадить враждебное общественное мнение,которое, кичась нашим безмолвием, без всякого стеснения приступает к этим вопросам и разрешает их один за другим, давая ответы, не подлежащие проверке, ответы, неизменно враждебные по отношению к нам, противные нашим интересам. Разве не обязаны мы, хотя бы ради себя самих, положить конец такому состоянию дел?
Самую тяжелую работу, связанную с постоянным проживанием в Европе, Тютчев, конечно, готов был взять на себя.
Вообще, политическую раздвоенность Тютчева отмечали еще тогда. Князь Иван Гагарин описывал ее теми же словами, какими Оруэлл говорил о двоемыслии: «Когда Тютчев писал газетные или журнальные статьи, он, очевидно, избегал говорить что-нибудь такое, что могло повредить ему в высшем кругу, и развивал преимущественно такие идеи, которые обладали свойством нравиться. Он даже был склонен думать, что все мнения содержат истину и что всякое мнение может быть защищено достаточно убедительными доводами. Предаваясь подобным убеждениям, он не насиловал в себе никаких убеждений».
Ну-с, как сам персонаж? Неоднозначный, правда? А ведь и стихи у него, если задуматься, тоже запоминаются в первую очередь броскими парадоксальными строчками, вроде: «Умом Россию не понять, Аршином общим не измерить, У ней особенная стать, В Россию можно только верить», «Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые», «Мысль изреченная есть ложь», «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Они запоминаются настолько хорошо, что я, просматривая сегодня стихи Тютчева, удивился тому, что многие из них мне знакомы, хотя я и не подозревал, что автор именно он. Вроде того романса про «Я вспомнил вас», это ведь тоже он. Вот такой последний парадокс Тютчева.
No comments:
Post a Comment