/* Google analytics */

Monday, March 26, 2012

Забытая цивилизация в долине Инда. Маргарита Альбедиль

Душа отдохнула на этой интересной книге :). Предмет ее — древняя протоиндийская цивилизация в долине Инда, к которой принадлежат такие известные центры культуры как Хараппа и Мохенджо-Даро. Я получил большое удовольствие от самого жанра и от того, как книга написана: неторопливо, с любовью и занудством — тем занудством, с которым филателисты рассказывают о своих коллекциях, библиофилы — о библиотеках, а учителя — о своих выпускниках. Когда человек любит свое дело, такое занудство можно слушать бесконечно:

Всякий, занимающийся историей, испытывает неодолимый соблазн поместить себя (или самого себя, или некий усредненный образ своего современника) в ту историческую эпоху, которая является объектом его изучения. Поэтому по страницам многих исторических сочинений, написанных современными авторами, разгуливают свободно и беззастенчиво наши современники, обобщенные носители культуры описываемой эпохи, облаченные в одежды той эпохи, живущие в домах того архитектурного стиля, говорящие на тех языках, но всегда узнаваемые, близкие и понятные. Результатом такой экстраполяции здравого смысла в далекие эпохи и регионы оказывается то привычное, которое объявляется единственно возможным. «Истинно современные люди» с тем большей готовностью устилают «дороги столетий», чем далее эти дороги отстоят от нашего времени и чем менее они ясны их исследователю.

Последний же, преисполенный здравого смысла и не без веских оснований полагающий себя полноправным носителем привилегий культуры своего времени, снисходительно поглядывая на сотворенного им гомункула, не может, впрочем, отказать ему — при всей примитивности и отсталости последнего — в известной экзотической изощренности природного ума и пусть не развитых, но общечеловеческих способностях. Порой случается, что подобный гомункул ведет себя невоспроисводимым в нашей культуре образом, и тогда в словаре исследователя находятся термины для обозначения его поведения, по смыслу приближающиеся к медицинским диагнозам.

По счастью, бродившие до нас по дорогам столетий люди иногда обретают защитников в лице некоторых историков, отстаивающих их право на инаковость, как это блестяще делает, например, А. Я. Гуревич. Между тем, если бы мы научились непредвзято смотреть на то, что в предшествующие века происходило на аренах человеческих деяний, мы обрели бы уникальную возможность углубить наши познания о самих себе, как ни парадоксально это кажется на первый взгляд. Сопоставляя свои проблемы и их решения с решением общечеловеческих проблем, предлагаемых другими народами, мы смогли бы обогатить их и углубить их этим сопоставлением — вне зависимости от того, одобряем мы или не одобряем чужие решения.

Сама Маргарита Федоровна относится к протоиндийской цивилизации с явной любовью и уважением. Подозреваю, что она с удовольствием променяла бы свою работу в отделе этнографии стран Южной и Юго-Западной Азии Музея антропологии и этнографии в Петербурге на домик в Хараппе времен ее расцвета. Послушайте, как она рассказывает о том городе:

Прямые улицы, ориентированные по сторонам света так, чтобы их продувал свежий ветер. Туалеты и душ в каждом доме (чего не было даже в Версале четыре тысячи лет спустя, замечает итальянский археолог Мандель). Жилые дома на 5-9 комнат, спланированные для максимального удобства жителей. Каналы и бассейны, причем в бассейнах есть специальные мелкие площадки для детей. Баня, обогревавшаяся горячим воздухом (вероятно, здание скорее ритуальное, чем санитарное). И примечательное отсутствие дворцов, царских гробниц, огромных храмов и вообще зданий, выделяющихся богатством.

Уже хочется посмотреть :). А вдобавок к этой идиллии там еще и высокоразвитая социальная система:

Возможная связь с так называемыми «сегментарными» государствами наследников хараппцев, дравидов, где в крестьянских обществах не было класса господ, но была сложная система местной власти.

Мне особенно понравилась глава о расшифровке протоиндийской письменности. Приключения духа, вполне сравнимые по увлекательности с головоломками Шампольона и Кнорозова, который, между прочим ,был научным руководителем М. Альбедиль (и Александра Кондратова, автора шикарной трилогии об исторических Атлантидах и многих других интересных книг) и использовал свою методологию, позиционную статистику, в том числе и для расшифровки хараппской письменности. Я когда-то писал для своего исторического блога статью о Кнорозове, узнал о «Доне Хорхе» много нового. Надо бы прочесть его «Забытые системы письма», думаю, будет интересно.

Saturday, March 17, 2012

Россия в XIX веке (1801-1914). Сергей Германович Пушкарев

Курс истории России Сергея Пушкарева вышел в 1956 году в Нью-Йорке. Из предыдущих попыток написать такую историю я знаком с «Курсом истории России XIX века» А. А. Корнилова, изданным в 1912 году. Книга Пушкарева, насколько я понимаю, во многом построена по той же модели, а значит, обладает теми же достоинствами и недостатками, что и работа Корнилова: прекрасный фактический материал, но недостаточно продуманная концепция. К тому же оба явно предвзяты. Корнилов — видный деятель кадетской партии, а Пушкарев, хоть и состоял какое-то время в РСДРП, потом от социал-демократов отошел, воевал в Добровольческой армии, а после ее поражения эмигрировал сначала в Чехословакию, а потом в США. Соответственно, историю они представили с либерально-демократической точки зрения (в том смысле, в каком эти слова использовались в начале XIX века). Особенно явно это заметно у Пушкарева, поскольку его курс заканчивается 1914 годом, а Корнилов останавливается на смерти Александра III. Как говорит сам Пушкарев, «Конечно, говоря об исторических событиях, невозможно начисто устранить субъективное к ним отношение, и проницательный читатель легко может усмотреть в моем изложении, например, симпатию к Ростовцеву и Милютину, или антипатию к Аракчееву и Ленину». И, если его антипатию к Ленину я вполне разделяю, то за Маяковского мне было обидно (см. цитату из Пушкарева ниже).

Поэтому должен с разочарованием заключить, что ни та, ни другая книга меня совершенно не устроили, хотя читал я их, разумеется, с большим интересом. Еще раз повторю, что фактический материал подобран у обоих авторов превосходно. Но и тенденциозно. Поэтому, думаю, нужно в ближайшее время прочитать что-то альтернативное. Пока нашел только курс лекций Николая Троицкого «Россия в XIX веке». Знаю, что он придерживается левых взглядов, поэтому в худшем случае его курс должен стать противовесом Корнилову и Пушкареву, а в лучшем — окажется объективным и оптимальным.

Если кто-нибудь может посоветовать другие книги по истории России в XIX веке, буду очень благодарен.

Короткая биография С. Г. Пушкарева:

Родился 26 июля / 8 августа 1888 в слободе Казацкой в Старооскольского уезда Курской губернии в семье нотариуса. В 1907 г. поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета. С 1910 по 1914 гг. учился в Гейдельбергском и Лейпцигском университетах в Германии. В 1918 г. окончил Харьковский университет. Оставлен для подготовки к профессорскому званию. С 1917 по 1919 гг. готовился к магистерским экзаменам. В 1919 г. поступил в Добровольческую армию, в пехоту. Был тяжело ранен и в 1920 г. был эвакуирован с армией генерала Врангеля в Турцию. В конце 1921 г. переехал в Прагу, где получил от Русской учебной коллегии стипендию для научной работы. Помощник секретаря Русской академической группы в Праге (1922). Магистр, приват-доцент (Прага, 1924). Заведующий Русскими курсами при Русской академической группе после проф. И. И. Лаппо. Преподавал в Русском свободном университете. Член Славянского института, сотрудник Чешской Академии наук. В 1945 г. уехал в зону американской оккупация и 4 года жил в лагерях "перемещенных лиц", где преподавал в средней школе для русских детей. Переехал в США (1949). Преподавал русский язык в Йельском университете. Выйдя на пенсию в 1953 г., продолжал при университете заниматься историческими исследованиями до 1976 г. Скончался 22 января.

Возможно, стоит прочитать другую книгу Пушкарева, «Воспоминания историка, 1905-1945»:

Пушкарев С.Г. Воспоминания историка 1905-1945. — М.: Посев, 1999 / Библиотечка россиеведения №3. Журнал «Посев», специальный выпуск за 1999 г.

Из предисловия: Данная книжка отличается по жанру от других работ автора. Это не историческое исследование, а личные воспоминания. Но воспоминания, написанные пером историка, который сам стал свидетелем судьбоносных для нашего Отечества лет. Его жизнь характерна для многих интеллигентов его поколения: раннее увлечение марксизмом, учеба заграницей, подготовка к научной работе в России, крушение всех планов в 1917 году, служба добровольцем в Белой армии, тяжелое ранение, эмиграция, кропотливая исследовательская работа в зарубежье и вера в то, что рано или поздно она будет востребована новой, свободной Россией. Современному читателю эти воспоминания дают почувствовать атмосферу России первой четверти XX века и открывают много незнакомых картин: реального лица царских жандармов, быта русских студентов в Германии в канун первой мировой войны, крестьянства в революции 1917 года, боевых действий Белой армии (в частности, мало известного Сводно-стрелкового полка) и, в особенности, академической жизни русской эмиграции в Праге. Несмотря на то, что в последние годы увидело свет немало работ по истории русского зарубежья, мемуары его представителей редко появляются в наших книжных магазинах, оставаясь по-прежнему достоянием архивов и библиотек.

Теперь несколько запомнившихся отрывков.

Пушкарев довольно критично относится к популярной у славянофилов и социалистов крестьянской общине, «миру». Мне вот тоже кажется, что для самих крестьян община была совсем не благом, а совершенно лишним камнем на шее. Посмотрите на какие-нибудь дачные кооперативы, вспомните фильм «Гараж» или управдома из «Бриллиантовой руки». Извините за упрощение, но именно такой и представляется мне община — толпа соседей, завистливых, любопытных, не всегда чистых на руку, но очень недовольных, когда у кого-то все хорошо. Пушкарев объясняет любовь интеллигентов к общине следующим образом:

В длительных (и нередко горячих) спорах историков и публицистов о русской крестьянской общине, об ее происхождении, характере и значении для будущего, зачастую смешивались две совершенно различные вещи: общественно-административная организация, с ее выборными органами (старостами, целовальниками, сотскими, сборщиками, "раскладчиками" и т. д.) и поземельно-передельная община, владеющая пахотными и сенокосными землями на началах уравнительной разверстки.

Понравилась смешная цитата:

Министр финансов Канкрин был противником железных дорог, которые, по его мнению, только "подстрекают к частым путешествиям без всякой нужды и таким образом увеличивают непостоянство духа нашей эпохи" (цит. Туган-Барановский)

К уважаемым мной народникам Пушкарев относится тоже с неприязнью:

Это были "бакунисты" (большинство) или "лавристы"; одни шли поднимать народ на бунт, другие (как "чайковцы", т. е. члены кружка Чайковского) были (или казались себе) мирными пропагандистами социалистических, коммунистических и анархических идеалов.

(В русской историографии прочно держится мнение о "мирной пропаганде" первой половины 70-х годов, которая только в конце десятилетия, под влиянием жестоких правительственных репрессий, сменилась революционной агитацией и террористической деятельностью. Однако, возможна ли "мирная пропаганда" бакунизма? Среди брошюр, которые "мирные пропагандисты" распространяли среди народа, постоянно фигурируют книжки о Разине и Пугачеве, методы которых, как известно, не были вполне мирными. - А как воспринимали слушатели "мирную пропаганду" начала 70-х гг.? На процессе 8 обвиняемых, судившихся в "особом присутствии" Сената в 1875 году (т. е. задолго до народовольческого периода), свидетели из простонародья давали следующие показания: Первый: "Студент говорил, что нужно уничтожить купцов, дворян и царя". - Второй: "...говорил, что эти книги нужно раздавать народу, чтобы приучить народ делать восстание, при котором уничтожить правительство и господ". Третий: "...читал книги и делал толкование, что можно, говорит, нам отобрать от фабрикантов все фабрики, уничтожить правительство, побить всех господ, отобрать их землю и поделить между крестьянами". - Четвертый: "рассказывал о Пугачеве, как он вешал помещиков, и говорил, что это можно сделать и теперь, чтобы не было над нами начальства". - Правда, обвиняемый по этому делу студент Петербургского университета Дьяков "объяснил" на суде, что он распространял эти сочинения лишь "с целью выяснения некоторых социально-экономических вопросов"... (Государств, преступления, т. I, стр. 318-334). - Заметим мимоходом, что Кибальчич, изготовивший бомбы для убийства императора Александра II, показал на суде: "Мое участие было чисто научное" (Бурцев, с. 185).

Или вот еще о них же:

Широкое движение в народ скоро прекратилось, как в результате репрессий, так и потому, что народ оказался совсем невосприимчивым к пропаганде "народников" о социализме, коммунизме и анархии. От передела земли крестьяне были, конечно, не прочь, но ожидали распоряжения о переделе от царя, а кроме того, к ужасу своих просветителей, обнаруживали склонность к частной собственности. (Только в Чигиринском уезде Киевской губ. группе народников удалось в 1875 г. создать большую крестьянскую организацию, но для этого пришлось прибегнуть к весьма оригинальным средствам: отпечатать, яко бы от имени царя, "высочайшую тайную грамоту", которая призывала крестьян вступать в "тайную дружину", состоящую под покровительством царя, управляемую его тайными комиссарами и организованную для борьбы с царскими изменниками, помещиками и чиновниками.).

Однако, съехавшиеся в 1876 году в Петербурге революционеры-народники приписывали свою неудачу не равнодушию крестьянства, а только внешним препятствиям, главным образом, полицейским преследованиям. Успешной деятельности среди крестьянства мешает политический строй России, значит, необходима борьба против этого строя, а для успеха в борьбе необходимо создание политической революционной партии. Таким образом в 1876-77 гг. возникает партия под названием "Земля и Воля" для борьбы за осуществление "народного идеала". (В программной статье органа партии, "народный идеал" и программа партии формулируются следующим образом: "отнятие земли у помещиков; изгнание, а иногда поголовное истребление всего начальства, всех представителей государства, и учреждение "казачьих кругов", т. е. вольных автономных общин с выборными, ответственными и всегда сменяемыми исполнителями народной воли - такова была неизменная "программа" народных революционеров-социалистов - Пугачева, Разина и их сподвижников. Такова же, без сомнения, остается она и теперь для громадного большинства русского народа. Поэтому ее принимаем и мы, революционеры-народники".

В очередной раз убедился, что народники очень похожи на сегодняшних либералов. Вот, скажем, как Пушкарев излагает точку зрения Николая Константиновича Михайловского:

Целью нашей научной, как и общественной деятельности должны быть "борьба за индивидуальность", за всестороннее свободное развитие личности, ибо личность человеческая имеет верховную ценность и не должна служить лишь средством для достижения каких-либо, вне ее блага лежащих, целей. Поэтому "всякие общественные союзы... имеют только относительную цену. Они должны быть дороги для вас постольку, поскольку они способствуют развитию личности... Личность никогда не должна быть принесена в жертву; она свята и неприкосновенна"... ("Письма о правде и неправде", соч. IV, 451-2). (Н. К. Михайловский)

Очень впечатлила незнакомая мне раньше фраза из дневников Достоевского. Похоже, по меркам нынешних патриотов, он был вполне себе космополитом-либералом:

Да и славянофильство Достоевского было совсем своеобразным, чуждым национальной исключительности. "У нас - русских, - пишет он в своем "Дневнике", - две родины: наша Русь и Европа... Величайшее из величайших назначений, уже сознанных русскими в своем будущем, есть назначение общечеловеческое, есть общеслужение человечеству... - ...всечеловечность есть главнейшая личная черта и назначение русского" (с. 193). - И в своей замечательной речи о Пушкине (1880 г.) он повторил, что "назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное", и что "стать настоящим русским" значит "стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите".

В отличие от Корнилова, Пушкарев в отдельных главах рассматривает культуру и науку. Он, правда, делает это очень конспективно, ограничиваясь почти исключительно списком имен, но кусочек о литературе конца XIX века я все-таки процитирую почти полностью, извините за размер цитаты. Сначала он пишет о Толстом и Достоевском, это я пропущу, а потом дает почти готовый список рекомендаций мне на ближайшее будущее:

И. С. Тургенев (1818-1883) в ряде своих романов: "Рудин" (1855), "Дворянское гнездо" (1858), "Накануне" (1859), "Отцы и дети" (1861), "Дым" (1867) и "Новь" (1876) дал ряд ярких картин, изображающих быт русского дворянства и разночинной интеллигенции и развитие русской общественной жизни и мысли от 40-х до 70-х годов. Много шума и споров вызвал его роман "Отцы и дети", изобразивший тип современного "нигилиста" (в лице Базарова); одни находили Базарова снимком с натуры, другие - карикатурой. В романе "Новь" Тургенев изобразил неудачное "хождение в народ" группы "семидесятников". Будучи по убеждениям стопроцентным западником, Тургенев, однако, рисовал русскую жизнь "без гнева и пристрастия".

И. А. Гончаров (1812-1891) издал художественное описание кругосветного путешествия - "Фрегат Паллада" и романы: "Обыкновенная история" (1846), "Обломов" (1859) и "Обрыв" (1869). Наибольшее художественное и общественное значение имел второй из названных романов, создавший понятие "обломовщины", как типичное состояние душевной вялости, безволия, лени и апатии.

С. Т. Аксаков (1791-1860), отец известных братьев-славянофилов Константина и Ивана Аксаковых, в конце 50-х годов обратил на себя внимание своими книгами "Семейная хроника" (1856) и "Детские годы Багрова внука" (1858), давшими яркое (и местами жуткое) изображение помещичьей жизни в эпоху крепостного права.

Наиболее выдающимся драматургом эпохи был А. Н. Островский (1823-1886), бытописатель средних классов, купечества и чиновничества ("Бедность не порок", "Гроза", "Доходное место", "Бедная невеста", "Лес", "Волки и овцы", "Без вины виноватые" и много других); кроме того он написал несколько исторических хроник ("Козьма Минин", "Дмитрий Самозванец", "Тушино").

Крупными писателями эпохи были А. Ф. Писемский, написавший ряд романов, главным образом из помещичьего быта: "Тысяча душ" (1858), "Люди сороковых годов" (1868) и другие, - и Н. С. Лесков (1831-95), написавший большой роман "Соборяне" (1872) из жизни духовенства, и много других романов, повестей и рассказов.

Значительная группа беллетристов-народников описывала крестьянскую жизнь, идеализируя крестьянство или скорбя о том, что действительная жизнь народа не соответствует их идеалу. На первом месте среди них стоит Глеб Ив. Успенский (1840-1902) ("Нравы Растеряевой улицы", "Разоренье", "Очерки деревенской жизни", "Власть земли"), затем - А. П. Левитов, Ф. П. Решетников, Н. Н. Златовратский, П. В. Засодимский, Н. И. Наумов, Каронин (Н. Е. Петропавловский).

П. И. Мельников-Печерский дал описание быта старообрядцев (романы "В лесах" и "На горах"). - Известными писателями были в это время Н. Г. Помяловский ("Мещанское счастье", 1861 г.; "Очерки бурсы", 1862 г.), А. К. Шеллер-Михайлов ("Лес рубят - щепки летят" и много других романов), И. В. Федоров-Омулевский ("Шаг за шагом"), К. М. Станюкович.

Популярными писателями исторических романов были во второй половине XIX века А. Г. Данилевский ("Черный год", "Сожженная Москва", "Мирович", "Княжна Тараканова" и много других), Д. Л. Мордовцев, гр. Е. А. Салиас.

Целый ряд романов, явившихся в 60-е годы, изображал в сатирическо-обличительном виде модный в то время "нигилизм": "Взбаламученное море" (1863) Писемского; "Марево" (1864) Клюшникова; "Некуда" (1865) и "На ножах" (1870) Лескова; "Дым" (1867) Тургенева; "Обрыв" (1869) Гончарова; "Панургово стадо" и "Две силы" Вс. Крестовского.

На страже общечеловеческих идеалов свободы, справедливости и человеческого достоинства неизменно стоял великий русский сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин (1826-1889), литературная деятельность которого продолжалась в течение всего этого периода, до конца 80-х годов: "Губернские очерки" (1856-57), "Невинные рассказы", "Сатиры в прозе", "Признаки времени", "Письма из провинции", "История одного города"; "Господа ташкентцы", "За рубежом", "Мелочи жизни", "Пестрые письма", "Господа Головлевы", "Письма к тетеньке", "Сказки", "Современная идиллия", "Пошехонская старина", "Забытые слова".

Сатира Щедрина больно бичевала жестокость, произвол, корыстолюбие, властолюбие, шкурничество и обывательскую пошлость всюду, где она их находила; "доставалось" от него не только чиновникам, помещикам, "кулакам" и обывателям, но и либеральным болтунам (как адвокат Балалайкин).

Наиболее выдающимися поэтами 60-х годов были Ф. И. Тютчев (1803-73), один из крупнейших русских поэтов, философ-пантеист; Н. А. Некрасов (1821-77), певец русского мужика, его скорбной доли и его великого терпения, и гр. А. К. Толстой (1817-1875); последний написал историческую трилогию "Смерть Ивана Грозного", "Царь Федор Иванович" и "Царь Борис" (Годунов), а также ряд исторических баллад и много прекрасных лирических стихотворений.

Будучи принципиальным сторонником чистого искусства ("певец, державший стяг во имя красоты"), А. К. Толстой обращал к друзьям-поэтам призыв: "Дружно гребите, во имя прекрасного, против течения!"

Однако, он часто спускался со своих парнасских высот, чтобы сказать свое слово в вопросах текущей жизни и общественной борьбы. "Двух станов не боец, но только гость случайный", он раздавал свои сатирические удары на обе стороны: направо - "Русская история от Гостомысла", "Сон статского советника Попова"; налево - "Песня о Потоке-Богатыре", "Баллада с тенденцией".

Другими поэтами этой эпохи были И. С. Никитин (по мотивам своей народолюбивой музы примыкающий к Некрасову) ; А. Н. Плещеев, "юный старец", "певец христианского идеализма" (Сакулин); А. А. Фет-Шеншин, искавший на высотах "чистого искусства" убежище от треволнений грешной и мятущейся земли; А. Н. Майков, Я. П. Полонский.

80-е и 90-е годы были эпохой политического безвременья и "малых дел", но не были временем умственной спячки. Наиболее выдающимся писателем этой эпохи был А. П. Чехов (1860-1904), автор нескольких театральных пьес ("Чайка", "Дядя Ваня", "Иванов", "Три сестры", "Вишневый сад") и множества коротких рассказов, в которых Чехов, не задаваясь никакими публицистическими целями и не ведя никакой идейной проповеди, правдиво рисует жизнь главным образом среднего обывателя, интеллигента или чиновника, жизнь обычно серую, скучную, заполненную житейскими мелочами, лишенную яркости, красоты и идейного содержания. Большинство чеховских рассказов проникнуто тонким юмором и заключает не мало комических положений и эпизодов, но общий тон его творчества грустно-пессимистический. Чехов не бичует своих героев, он смотрит на них с симпатией и сочувствием, и вместе с тем с легкой иронией, как добрый и опытный врач смотрит на больных детей.

Другими известными писателями этой эпохи были В. М. Гаршин, П. Д. Боборыкин (написавший "Китай-город", "Дельцы", "На ущербе", "Перевал" и множество других романов); Д. Н. Мамин (Мамин-Сибиряк); В. Г. Короленко (1853-1920), талантливый художник, народник по убеждениям, проповедник идеалов свободы и гуманности; И. Н. Потапенко; С. Н. Терпигорев ("Сергей Атава"), бытописатель дворянского "оскудения".

Наиболее популярным поэтом 80-х гг. был С. Я. Надсон (1862-1887), рано умерший сентиментальный певец интеллигентской печали. Поэтами конца XIX века были еще А. Н. Апухтин, Н. Минский (Н. М. Виленкин), К. М. Фофанов, А. А. Голенищев-Кутузов, "К. Р." (великий князь Константин Константинович).

На рубеже XIX и XX веков на литературную сцену бурно врывается и имеет огромный успех у публики Максим Горький (А. М. Пешков, 1869-1936), сначала - певец босяков и проповедник крайнего индивидуализма, потом - "буревестник революции", потом - певец сознательного пролетариата и литературный проповедник социалистического учения (в его марксистско-ленинской интерпретации).

Первый сборник его рассказов (появившийся в 1898 году) и его пьесы ("На дне", "Мещане", "Дети солнца") были литературной сенсацией.

Впоследствии он дал свою автобиографию и несколько тенденциозных романов, а после 1917 года возглавил советскую литературу.

Крупной литературной фигурой начала XX века был Д. С. Мережковский, писатель, поэт, философ, религиозный мыслитель и публицист. Ему принадлежит ряд исторических романов ("Юлиан отступник", "Леонардо да Винчи", "Петр и Алексей" и др.).

Другими известными писателями на рубеже XIX и XX веков были И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. И. Куприн, В. В. Вересаев (Смидович), Федор Сологуб (Ф. К. Тетерников), И. С, Шмелев, М. П. Арцыбашев, Е. Н. Чириков, В. И. Немирович-Данченко, А. Ремизов.

Крупными поэтами в начале XX в. были К. Д. Бальмонт и Валерий Брюсов (так называемые "декаденты"), - и "символисты" Александр Блок и Андрей Белый (Б. Н. Бугаев); к ним примыкали Максимилиан Волошин, Сергей Городецкий, Вячеслав Иванов. "Акмеисты" - Анна Ахматова, Н. С. Гумилев выдвинули лозунг "возвращения к Пушкину", т. е. к началам чистой поэзии и совершенной формы. На другом фланге явились "футуристы" и "кубисты" (Игорь Северянин, Владимир Маяковский), у которых поэзия превращалась в "трюкачество" и словесное кривляние.

(В т. IV и т. VII "Истории России в XIX в." имеются две главы об украинской литературе в XIX в. С. Ф. Русовой. Из них мы узнаем сначала о том, что правительственный циркуляр 1876 г. "осуждал на смерть всю украинскую литературу" (т. VII, с. 80), затем узнаем, что в конце XIX в. "украинская литература развивается и крепнет, пользуясь всякими попустительствами цензуры (с. 84), и наконец читаем: "Теперь (т. е. в начале XX века) Украина имеет литературу, в которой смело можно назвать на протяжении всего XIX в. более сотни талантливых писателей, которые своим художественным словом оберегли национальное сознание народа и, несмотря на сыпавшиеся на их голову кары и взыскания и запрещения, дали этому слова блестящее развитие" (с. 108). Очевидно, приговор русского правительства, "осуждавший на смерть" украинскую литературу, не был приведен в исполнение.).

Tuesday, March 13, 2012

1905 год. Прелюдия катастрофы. Алексей Щербаков

У нас в конторе придумали отличную идею, проводить для всех желающих публичные научно-популярные (sic!) лекции на разные темы. Назвали этот проект «Теоретики» и придумали лозунг (как полагается — они же дизайнеры, елки-палки, и креативщики, разнеси их торнадо на все тридцать два румба):
«Периодические умные вечера для саморазвития и расширения кругозора».

У меня текли слюнки, я восторгался их кругозором и стремлением к саморазвитию. Я был готов записаться на все лекции на год вперед.

И вот повесили анонс первой (напоминаю, научно-популярной) лекции:

Директор магазина Kiabi.
Увлекательный мир розничной торговли: механизмы, секреты, ловушки.

Ладно, первый блин комом. Пропускаю его и жду второй анонс. Вот он:

Хостел: что это?
Создатели первого в Самаре хостела.

Потом третий, после которого я напрочь разочаровываюсь в светлом будущем и начинаю собираться в монастырскую библиотеку:

Как открыть свой бар?
Создатель и совладелец Jazz Bass Bar.

Нет, ну, как вообще у этих дизайнеров язык поворачивается так извратить слова? Научно-популярные лекции о розничной торговле, гостиничном бизнесе и как открыть свой бар...

А вспомнил я об этом, когда собрался писать о книге Алексея Щербакова «1905 год. Прелюдия катастрофы».

Такую тему испортил! Алексей Щербаков — еще один из несчетного числа коммерческих историков, пишущих о чем угодно, лишь бы позабористей, да побольше намеков на схожесть с нынешними временами. Можно ли всерьез относится к этой книге, судите по цитате:

Данную сделку, во многом благодаря активной позиции Победоносцева, царь завернул. Но я вот не верю, что господа, лоббировавшие ее, делали это за просто так. Ну не бывает такого...

Читателю предлагается принять авторское «верю-не верю» за доказательство. Плюс ссылки на низкопробных журналистов, вроде Максима Калашникова, плюс залихватский стиль дешевого таблоида, как например, при рассказе о нигилистах:

Видок ничего себе — в «Сайгоне» бы оценили.

Обиднее всего, что в книге при всем этом есть и интересная информация об интереснейшем периоде нашей истории. Но выискивать ее в книгах этого непритязательного жанра никому не советую. Одним словом, макулатура.

Saturday, March 3, 2012

Когда нам сорок. Анатолий Маркуша

Маленькая забавная книжечка (1963 года издания, сорок страниц текста, цена семь копеек) о пользе активного отдыха. Маркушу я отлично помню с глубокого детства по книге «Вам — взлет!». Я еще в первом классе ее читал, рисовал в альбоме учебный самолет Як-18 и знал наизусть все типы реактивных двигателей. А название этой книжки меня добило. Очень захотелось узнать, что именно, по мнению уважаемого человека, мне полагалось делать в этом возрасте (да, думаю, и сейчас полагается). На чтение потрачено минут двадцать, и потрачено, в общем, не зря. Правда, ничего нового я не открыл: полагается мне ходить в лес, кататься на лыжах и следить за своим весом. Тем приятнее было убедиться, что я все делаю правильно даже по меркам шестьдесят третьего года.