Тридцать лет среди индейцев: Рассказ о похищении и приключениях Джона Теннера. Теннер, Джон

Фильм «День сурка» на меня всегда действует электрически: хочется жить по максимуму, не теряя ни минуты даром. Поэтому сейчас, посреди ночи я все-таки сяду и начну писать о книге, прочитанной еще неделю назад.

(фильм не додействовал. так я и не закончил эту статью вовремя, приходится продолжать сейчас, через месяц с лишним...)

Где-то примерно году в 1780 маленький американский мальчик был похищен индейцами-оджибвеями у родителей и увезен в лес. Сначала индейцы относились к нему как к любому неуклюжему белому, с презрением, но когда он вырос и научился охотится лучше их, они прониклись к нему уважением и приняли его. Он женился на индианке, у него появились дети. Он зарабатывал на жизнь охотой и добычей мехов. Несколько раз пытался принять участие в военных походах оджибвеев против сиу. До самой смерти своей приемной матери-индианки он заботился о ней и кормил ее. А потом он все-таки нашел своих настоящих родственников, пожил с ними, но понял, что его дом у индейцев. Вернулся к своим оджибвеям, работал переводчиком на охотничьих факториях Северо-Западной компании и компании Гудзонова залива. А в свободное время рассказал ботанику, геологу и путешественнику Эдвину Джемсу историю своей жизни. Джемс ее записал и издал в 1830 году. Вот, собственно, и все. Незатейливо, монотонно рассказанная история, сюжет которой сравним с лучшими произведениями Фенимора Купера.

А вот что было потом. Смотрим «Временник Пушкинской комиссии» за 1966 год:

В третьем томе своего журнала «Современник», вышедшем в свет в начале октября 1836 г.,1 Пушкин напечатал свою статью «Джон Теннер» за подписью «The Reviewer». Ни для кого не было тайной, кто скрылся под этим псевдонимом: статья была перепечатана уже в первом посмертном издании сочинений Пушкина, а затем и в издании П. В. Анненкова. Пушкин, как видно из его письма к П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 г., придавал известное значение своей статье и был несомненно прав, так как, по словам Анненкова, она «отличается превосходным изложением» и «не потеряла занимательности своей до сего дня»

Это та самая статья, которая начинается знаменитой, почти крылатой, фразой: «С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих.» Продолжение статьи тоже звучит очень современно (и это не плюс современности):

С некоторого времени Северо-Американские Штаты обращают на себя в Европе внимание людей наиболее мыслящих. Не политические происшествия тому виною: Америка спокойно совершает свое поприще, доныне безопасная и цветущая, сильная миром, упроченным ей географическим ее положением, гордая своими учреждениями. Но несколько глубоких умов в недавнее время занялись исследованием нравов и постановлений американских, и их наблюдения возбудили снова вопросы, которые полагали давно уже решенными. Уважение к сему новому народу и к его уложению, плоду новейшего просвещения, сильно поколебалось. С изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме, в ее жестоких предрассудках, в ее нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую — подавленное неумолимым эгоизмом и страстию к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; рабство негров посреди образованности и свободы; родословные гонения в народе, не имеющем дворянства; со стороны избирателей алчность и зависть; со стороны управляющих робость и подобострастие; талант, из уважения к равенству, принужденный к добровольному остракизму; богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно выставленная перед нами.

Пушкин перевел изрядную часть книги и издал ее на русском языке. Очевидно, история маленького подкидыша произвела на него большое впечатление. Настолько большое, что именно она, похоже, больше, чем что-либо другое, сформировала его отношение не только к США, но и к положению коренных народов в России.

Пятнадцать лет назад в «Новом Мире» вышел любопытный отзыв о книге известного американского пушкиниста Дж. Томаса Шоу Pushkin: Poet and Man of Letters and His Prose:

Очень любопытна работа Шоу о статье Пушкина “Джон Теннер” — “Пушкин об Америке и его главные источники”. Эти источники, как убедительно демонстрирует Шоу, — предисловие Эрнеста де Блосвиля к французскому переводу записок Джона Теннера о его жизни среди индейцев, затем — роман Гюстава де Бомона “Мари, или Рабство в Соединенных Штатах” и, наконец, знаменитая книга Алексиса де Токвиля “О демократии в Америке”. Сравнительный анализ текстов показывает, что Пушкин заострил и резко гиперболизировал все, что говорилось в его источниках об отрицательных сторонах американской общественной жизни; даже известная формула Токвиля — “тирания большинства” — звучит в контексте французского сочинения гораздо спокойней и взвешенней, нежели соответствующее место в статье Пушкина. Ироническая концовка статьи, где Теннеру предсказано превращение в заправского меркантильного янки, тоже не имеет параллелей в использованных Пушкиным текстах. Несколько огорченный пушкинским “антиамериканизмом”, Шоу стремится доказать, что здесь мотивы Пушкина кроются в русских реалиях, а именно в страхе перед распространением уравнительной демократии в России (речь идет, разумеется, о социальном укладе и нравах — та часть книги Токвиля, где говорится о политическом устройстве Америки, осталась в экземпляре из библиотеки Пушкина даже не разрезанной). Шоу без труда находит признаки этого пушкинского настроения в черновике известного письма к Чаадаеву и в лирике (“Из Пиндемонти”).

Другой “русский след” в “Джоне Теннере” — это подспудное сопоставление захвата и освоения индейских земель с колонизацией Кавказа и азиатских территорий в Российской империи. Шоу цитирует не восходящий ни к одному из источников пушкинской статьи пассаж: “Остатки древних обитателей Америки скоро совершенно истребятся; и пространные степи, необозримые реки, на которых сетьми и стрелами добывали они себе пищу, обратятся в обработанные поля, усеянные деревнями, и в торговые гавани, где задымятся пироскафы...” — и сравнивает его со следующим местом из “Путешествия в Арзрум”: “Черкесы нас ненавидят. Мы вытеснили их из привольных пастбищ; аулы их разорены, целые племена уничтожены. Они час от часу далее углубляются в горы и оттуда направляют свои набеги” . Пушкин считает “приближение цивилизации” — “неизбежным законом”, но предпочел бы, чтобы оно совершалось путем христианизации диких племен, а не “мечом и огнем”, “ромом и ябедой”.