Великий поход династронавтов. Хаим Оливер

Перечитал детскую книжку болгарского писателя Хаима Оливера (он больше известен как фантаст, автор повести «Энерган-22»). Очень весело, увлекательно, в чем-то познавательно (много ли мы вообще знаем о Болгарии?) и в лучших традициях советской детской литературы.

Детская компания, называющая себя федерацией династронавтов (динамичных астронавтов), появилась, когда объединились Общество астронавтов и Отряд динамичных. Было это еще в предыдущей книге, которая называлась «Федерацията на династронавтите». Увы, на русский язык она переведена не была, потому и привожу название по-болгарски. Возглавлял Федерацию Полковник Димчо.

Больше всего на свете Димчо любит читать. Он читает утром, днём и вечером, за завтраком, обедом и ужином. Читает, даже когда делает уроки. Читает всё, что попадётся под руку: детские сказки, взрослые газеты, романы, которые приносит из библиотеки мама, и научные труды, которые пишет в институте папа… Димчо обожает рыться в папиных книжках и журналах, разглядывать непонятные чертежи и схемы, рисунки и фотографии, на которых изображены люди в белых халатах на фоне всевозможных пробирок, колб и аппаратов. Димчо твердо знает: когда он вырастет, он будет астрофизиком. Пока что он учится в пятом классе одной из школ Софии, так же как большинство его соратников: Наско Некалка, славящийся своим умением рисовать и знанием боксёрских приёмов; поклонница классической музыки, в прошлом комиссар Отряда динамичных Вихра; журналист и радиотехник Рони Дакалка; Саша Кобальтовый Кулак, ещё не решивший, кем он станет, футболистом, офицером ракетных войск или исследователем Северного полюса. Игорёк младше их, он ещё только в третьем классе и принят лишь в кандидаты в династронавты, так же как первоклашки Кынчо, сын участкового милиционера сержанта Марко, и Фанни, чей папа, режиссёр Антон Антонов, работает не где-нибудь, а на телестудии.

Не обошлось без романтической истории. Димчо и Вихра друг другу симпатичны, но их останавливает Вихрин «заветный листок, куда с недавнего времени заносила достоинства, которыми должен обладать тот, кого она полюбит. Пока что у неё набралось только двадцать два пункта, но список пополнялся с каждым днём. Последними по времени пунктами были следующие: № 20 — чтобы он больше всего на свете любил Брамса; № 21 — чтобы ростом был не меньше метра восьмидесяти; № 22 — чтобы совершил путешествие по фьордам…»

Увези нас, «Пегас»! Константин Сергиенко

Как я и обещал, я перечитал эту книжку, которую прочитал один-единственный раз лет в десять-двенадцать. Сразу после этого книжка у меня пропала, видать, одноклассники зачитали, а я надолго влюбился в паровозы, потому что они в этой повести играют важную роль. Старомодные вещи у многих вызывают симпатию: паровозы, автомобили, огнестрельное оружие, механические часы — казалось бы, такой девятнадцатый век, такая древность, а многие прикипели. Видимо, сочетание понятности устройства с изобретательностью и продуманностью механизма создает такой парадоксальный эффект. Но как ни крути, а современная техника мне нравится больше. До чего же все-таки полезная для книгочея штука этот интернет! Не будь его, я бы ни за что и никогда уже не нашел эту книгу.

Незадолго до Гражданской войны в США. Неизвестный южный штат, округ Черная Роза, город Гедеон. Майк, мальчик-бродяга лет пятнадцати гуляет себе по просторному американскому югу. Вообще-то, он из Калифорнии, и бродяжит уже давно:

Сначала по континентальной дороге я увязался за почтовым экипажем. Но его ограбили среди красных колорадских каньонов, застрелив возницу, который вздумал сопротивляться.

Долину Горного Ручья я прошел пешком, сбив все ноги и едва не замерзнув насмерть. Холод здесь с виду легкий. Но один всадник, проехав всю ночь на лошади, утром обнаружил, что его ноги превратились в ледышки до колен. Их пришлось отрезать.

В Денвере, городе холостяков и бандитов, я случайно попал в перестрелку и чудом уцелел. Жизнь там стоит дешевле седла. Весь Денвер сплошные кабаки, игорные дома. Здесь проигрывают золото, добытое в Калифорнии. Время от времени игроки высыпают на улицу и начинают палить друг в друга, стараясь не попасть в шерифа Боба Вильсона. Если попадешь в шерифа, тебя немедленно повесят, а это позорная смерть.

От Денвера до Сент-Луиса я добирался кратчайшей дорогой через прерии, где бывают золотые миражи, а иногда налетает ураган и поднимает в воздух целый фургон. Попадаются белые пыльные места, сплошь заваленные скелетами. Голова тут немеет от солнечного жара.

В прериях я попал к индейцам. Белые проложили дорогу через тропы буйволов, и те ушли в другие места. Индейцы мстили за это. Они напали на наш небольшой караван и всех перебили. Малая Попона хотел вынуть мне сердце кинжалом, но Черный Сокол так сжал его руку, что Малая Попона побледнел.

Потом Малая Попона учил меня курить, он в тот же день забыл, что хотел меня прикончить. Я провел у индейцев несколько дней. Меня не отпускали, да я бы и сам не пошел. Куда идти одному через бесконечные прерии. Ночью на лагерь индейцев напал большой отряд кавалеристов. Это было настоящее избиение. Белые мстили за своих. Я видел, как убили Малую Попону и Черного Сокола. Кавалеристы взяли меня с собой и довезли до форта Атчисон.

Еще немного, и я оказался в Сент-Луисе. В этом городе сошлись три Америки, их делили три реки – Миссури, Миссисипи и Огайо. На западе, между Миссури и Миссисипи, разгуливали здоровенные молодцы в высоких сапогах, мягких шляпах и кожаных куртках. За поясами у них заткнуты ножи и шестизарядные кольты. Каждого белого без ножа и кольта они презрительно называют «янки». Переправиться на ту сторону Миссисипи или Миссури для них значит «поехать в Америку».

Янки с Севера другие люди. Небо у них черное от дыма труб, а море около Нью-Йорка засорено, как бочка для мусора. Янки жуют табак, болтают и везде ищут выгоду.

Из Сент-Луиса я решил податься на юг, в Дикси-кантри. Тут теплей и спокойней. Сразу чувствуешь себя важной птицей, потому что ты белый. В Дикси-кантри разрешено рабство.

Тут, в Дикси-кантри, все и происходит. Места тихие, спокойные, уютные:

Незнайка в Солнечном городе. Николай Носов :)

А знаете ли вы, что Николай Носов, автор «Незнайки», является по совместительству изобретателем лазерного принтера и сегвея? Вот вам доказательства! Сегвей:

Имеющаяся внизу подставка улавливает электрические сигналы от ног сидящего на стульчике коротышки и передает эти сигналы в специальное электронное устройство, которое пускает в ход двигатель, регулирует скорость, включает механизм правого или левого поворота... Стоит вам подумать, то есть мысленно произнести слово «вперед», как сейчас же от вашего мозга по нервам пробежит нервный электрический импульс, как бы давая распоряжение ногам идти вперед или назад, поворачивать направо или налево или останавливаться на месте. Вот такие электрические импульсы и улавливаются электронным устройством.

А вот лазерный принтер:

В этих машинах печатание производилось электрическим способом, который заключался в том, что типографская краска распыливалась внутри машины специальным пульверизатором и прилипала к наэлектризованной бумаге в тех местах, где должны были находиться буквы и картинки.

Вообще-то есть что-то общее у Носова и Жюля Верна.

Девочка и птицелет. Владимир Киселев; Милый Эп. Геннадий Михасенко

Перечитал две книги о подростках. Обе книги я читал еще в школе, обе книги мне очень нравятся. Но если меня спросят, что в них хорошего, я не отвечу. Хуже того, я не смогу объяснить, о чем они. Ну, школа. Ну, школьники. Плюс родители. Одноклассники разных размеров и характеров. Не менее разнообразные уличные знакомства. Все о чем-то размышляют, выслушивают друг друга, делают выводы. Потом что-то у них происходит такое взрослое, что им приходится немножко подрасти. После этого они снова размышляют, выслушивают друг друга и делают выводы. Но размышляют уже чуть иначе и выводы делают чуть другие, потому что повзрослели. В общем, больше-то там ничего и нет. Может, именно этим они мне и нравятся?

В «Девочке и птицелете» живет и учится компания школьных друзей-семиклассников, у которых есть мечта. Они любят химию и мечтают создать искусственную мышцу, чтобы можно было построить птицелет, летательный аппарат с машущими крыльями. Момент взросления наступает у них тогда, когда у их одноклассника погибает отец. Причем есть серьезные основания считать, что его убили. А главные герои из числа тех школьников, которые не могут пройти мимо, которые твердо верят в то, что справедливость существует и в то, что они сами могут ее восстановить. У этой книги замечательный эпиграф: «Все, что происходит с человеком после четырнадцати лет, не имеет большого значения». Спорно, максималистично, но сразу настраивает на чтение :). Это та книга, из которой я узнал, что кошки с разноцветными глазами глухие, что сахар может гореть, если добавить правильный катализатор и, самое главное, что ледяные дорожки в Киеве называют сколзанками. Еще одна хорошая цитата: «Взрослых все-таки нужно жалеть. Ведь, как правило, они умирают раньше нас. Поэтому не следует придираться к их ошибкам и, проще говоря, не стоит выходить из себя, если видишь, что слова у них расходятся с делом».

«Милый Эп» — о восьмиклассниках. Я читал эту повесть в «Юности» за 1974 год. Читал, правда, несколькими годами позже. Лет через 8-10. Наверное, поэтому упоминание о Томе Джонсе и песне «Лайла» (точнее, конечно, «Дилайла») мне ничего не говорило — к тому времени о Джонсе уже чуток подзабыли. Но я запомнил. А потом услышал эту песню, заобожал Тома Джонса и до сих пор очень его люблю. Значит, повесть читал уже не зря. Еще один момент — отличные иллюстрации. Художник, если я правильно вычислил, Б. Жутовский. Если попросту, то книжка про любовь. Про первую. Но взаимную. Наверное, фантастика, только ненаучная. Главный герой с редким именем и не менее редкой фамилией, Аскольд Эпов (не поверите, но его лучшего друга зовут Август :)) сам не желая того, будучи в состоянии переходного возраста, оскорбил учительницу. Но поскольку он все-таки главный герой, он должен быть умнее обычного восьмиклассника, и он идет к ней извиняться. Дома застает ее младшую сестру и... И тут он влюбился. Уж не знаю, то ли на эту любовь приходится его момент взросления, то ли на ту историю с учительницей, то ли на уголовное дело, которое завели на отца Аскольда, но и он тоже потихоньку взрослеет. Это сказывается и на его отношениях с одноклассниками, да и вообще на жизни класса. Взрослеет-то не он один.

Много общего у этих повестей. Я люблю обе, но сильно сомневаюсь, стоят ли они того. И там, и там главные герои — умные, добрые дети, старающиеся стать умнее и добрее. Они приходят в школу и могут поговорить с одноклассниками о своих переживаниях. Вы можете представить себе одноклассников, с которыми можно поделиться переживаниями? С которыми можно было бы размышлять, выслушивать друг друга и сделать выводы? Я вот никак не пойму, это мне не повезло и класс попался не такой? Или мне не повезло в том, что класс был нормальный, а я, весь такой асоциальный, просто сидел в своей хате с краю с окнами в лес? Или все-таки товарищи детские писатели у нас сплошные сказочники и рассказывают нам сказочки про умных и добрых школьников? А с другой стороны, какая разница — пусть себе рассказывают. В конце концов, я сам только что говорил, что верить в книжку или нет, это выбор каждого читателя. В этих школьников поверить, может, и труднее, чем в идиотов из современных фильмов, но куда приятнее. А Том Джонс все еще поет Дилайлу.

PS: Очень удивился, узнав, что по обеим книгам были сняты фильмы. В 1968 году по повести Киселева сняли «Переходный возраст», а в 1991 (!) — «Милый Эп» по книге Михасенко. Причем во втором случае, естественно, пришлось адаптировать текст к новым реалиям. Боюсь смотреть...

Кондуит и Швамбрания. Лев Кассиль

Пока читал «Швамбранию», не мог отделаться от ощущения, что есть какое-то странное сходство между ней и «Войной и миром». Автор по имени Лев, название из двух слов, «Швамбранию читаем, кондуит пропускаем», то, что из обеих книг половину я забыл (почему-то кондуит и мир помню, а Швамбранию и войну практически нет) — это все не то. Зато когда добрался до конца, понял. Или вспомнил. Оба автора сознательно испортили свои замечательные книжки в последних главах. Что толстовская «дубина народной войны», что кассилевская «никчемность и беспочвенность швамбранских мечтаний» — попытка испортить свою же собственную талантливую книгу, сделать из нее агитку. А фигушки, не выйдет, книжка-то уже написана! И никакая деревянная Донна Дина не будет реальнее Джека, Спутника Моряков. Джек форевер! Штее фертиг бей дер машине!

Прохождение Венеры по диску Солнца. Владислав Крапивин

Убегая на пляж, схватил с крапивинской полки первый попавшийся том. Почему с крапивинской? А потому что там не ошибешься — любую случайно взятую книгу можно читать. Вот и в этот раз не ошибся, несмотря на то, что «Прохождение Венеры» — из не самых любимых книг Крапивина. Она из числа новых, полувзрослых, в которых события происходят такие, что и читать неохота, и даже матерок чуть замаскированный проскальзывает. Есть, правда, у него в других книжках и еще более неприятные страницы, например, в «Лужайках, где пляшут скворечники». Мне кажется, он иной раз перегибает палку с неприятием нынешнего общества и его реалий — слишком напоказ он вытаскивает чернуху в духе нелюбимых им же самим желтых газет. Но все-таки и «Венеру» я проглотил за один день, и «Лужайки» когда-нибудь перечитаю еще раз, пересиливая липкую неприязнь к этим страшноватым страницам ради того, чтобы дочитать всю книжку, которая все же чертовски хороша. Ну, а в следующий раз нужно быть осторожнее со случайным выбором.

Всадники ниоткуда. Александр и Сергей Абрамовы

Книги, прочитанные в детстве, воспринимаются совсем иначе. Даже графомания, запомнившаяся со школьных лет, способна навеять ностальгию. «Всадники ниоткуда» — не графомания, хотя отдельные признаки имеются — статичные характеры, некоторая предсказуемость. Удивительно, кстати, почему в фантастике вообще графомании куда больше, чем в любом другом жанре. А может, мне так только кажется, потому что я почти не читаю детективы, женские романы, мистику и литературу по бизнесу. Так вот, «Всадники» все-таки не графоманская вещь. Порукой тому оригинальный (да!) сюжет (цивилизация, настолько отличная от нашей, что единственный способ контакта с их стороны — моделирование неизвестным способом человеческой цивилизации), не меньше восьми изданий суммарным тиражом свыше полумиллиона экземпляров и тот факт, что я только что перечитал их раз, наверное, в десятый. А если сверхзадача главного героя состоит в демонстрации силы истмата и диалектического подхода даже применительно к творению инопланетной цивилизации, так она не очень лезет в глаза. И вообще, универсальный аргумент: «А мне нравится!».

Взрыв генерального штаба. Владислав Крапивин

Как я уже говорил когда-то, я могу перечитывать у Крапивина почти все. Взять первый попавшийся том, раскрыть и читать. Перечитал и «Взрыв генерального штаба», тем более, что книга, как говорится, своевременная. Или вневременная: Империя против инсургентов, пытающихся ввергнуть страну в кровавый хаос. Патриоты против дряхлеющей империи, пытающейся подавить борьбу угнетенных народов за независимость. Юный воспитанник военного училища Империи отправляется куда-то, чтобы передать данные, необходимые для борьбы с инсургентами. По пути он знакомится с лучшим своим другом, который должен сделать примерно то же ради победы над империалистами-угнетателями. Конфузия.

Попалась мне на днях в «Науке и жизни» статья «В толпе человек забывает себя»: Исследователей интересовало, как область мозга, ответственная за размышления о самом себе, будет отвечать на утверждения морального и неморального характера. Анализ данных фМРТ показал, что средняя префронтальная кора активировалась как раз на моральных утверждениях... Однако такая картина наблюдалась только в том случае, если человек играл сам за себя. Если же игра была командной, этот участок коры молчал и на моральных утверждениях тоже. Можно сказать, что работа в команде отключала в мозге систему, отвечающую за осознание моральных принципов... Авторы исследования подчёркивают, что не у всех людей командная игра подавляла активность этического центра коры. Это значит, что некоторые люди более подвержены аморальному влиянию коллектива и более других склонны забывать собственные моральные установки в кругу друзей и единомышленников... В целом же полученные данные подтверждают известное наблюдение, что есть те, которые с большей готовностью идут за большинством, и есть те, которые могут противостоять, если можно так выразиться, обаянию коллективных действий. Однако стоит помнить, что речь не идёт о преднамеренном предательстве собственных убеждений – они просто исчезают.

В последнее время много слышу о социобиологии Эдварда Уилсона, в которой принципы человеческого поведения и даже морали выводятся из законов природы и принципов эволюции. Ну, вот, как в этом исследовании, примерно. Вроде бы, все логично, в биологии есть свои законы, и нарушать их так же невозможно, как законы физики. А мне, знаете ли, всегда были интересны истории о том, как человек силой разума выходит за правила, установленные природой. «Взрыв генерального штаба» как раз о таком случае. О двух детях-титанах духа, сумевших плюнуть на интересы своих родин ради дружбы. А потому что, если родина требует, чтобы ты ради нее отключил свою среднюю префронтальную кору, то, похоже, за родину себя выдает кто-то другой.

Отклонение от нормы. Джон Уиндем

«Отклонение от нормы» (оно же «Хризалиды», оно же «Куколки») я впервые читал в журнале «Смена» в 1987 году. Кажется, я тогда у Уиндема ничего не читал. Можете не верить, но по тем временам сюжет был свеж и оригинален: мир после атомной войны, религиозное мракобесие, второе средневековье, а вокруг — мутанты. И если это мутанты четырехрукие, то это еще хорошо, потому что их сразу видно, но появляются новые, которых на глаз не отличишь от человека. В общем, бульварщина, да? Но, во-первых, тогда это было действительно было оригинально, во-вторых, талант в землю не зароешь (хотя, скажем, Бушков заставляет в этом усомниться), а в-третьих, Уиндему хватило вкуса рассказать эту историю с точки зрения одного из мутантов, что сразу превратило бульварщину в остросоциальную фантастику — о толерантности и ксенофобии, о религии, суеверии и предрассудках и тому подобном. В общем, перечитал в N-надцатый раз, и как всегда, с удовольствием. Но наконец-то отметил неприятный момент, на котором до сих пор не останавливался глаз, это когда селандцы, «люди будущего», вместо того, чтобы отпустить восвояси всех этих «обреченных», по их словам, глупых и жестоких людей, убивают их:

– Да! – спокойно и просто ответила селандка, – все они мертвы. Пластиковые нити стягиваются, когда высыхают. Те, кто начинает сопротивляться и бороться с ними, скоро выбиваются из сил, теряют сознание… А потом умирают… Но они не испытывают при этом таких страданий, как от ваших кинжалов и стрел.

К чести Уиндема, он написал этот эпизод именно как постановку проблемы, а не однозначное ее решение:

Розалинду пробрала дрожь. Да и меня тоже. Во всем, что я услышал, было какое-то холодное спокойствие… Смерть, царившая вокруг, была какой-то особенно жуткой… Смерть, не как неизбежный исход сражения или случайность в драке, а… что-то совсем другое. Но больше всего поражало спокойствие селандки. Она не испытывала ни сожаления, ни участия, ее вообще это не трогало: разве только легкое отвращение к не очень-то приятному, но, увы, необходимому действию. Ну, как если бы она морила тараканов… Она моментально уловила наше удивление и с досадой тряхнула головой.

– Убивать всегда неприятно, – сказала она, – неприятно лишать жизни любое живое существо. Но нелепо притворяться, что можно без этого обойтись. Вы ведь едите мясо. Там, где растут овощи, не должны расти цветы – их приходится выпалывать. Целые поколения микробов должны погибать, чтобы мы с вами могли жить. Так устроен мир, с этим ничего не поделаешь. Так же, как мы боремся с микробами, которые мешают нам жить, наш род должен бороться за свое существование с тем родом, который хочет нас уничтожить.

И так далее — неоднозначно и провокативно. Причем intentionally so. В смысле, это он специально. Ну, и конечно, еще один момент, сразу после этого, когда селандцы отказываются взять с собой всех ребят, вынуждая Мишеля и Рэйчел остаться в одиночестве. Тоже, казалось бы, вынужденная мера, но и она оставляет неприятное ощущение. Ох, уж эти высшие существа...

Сами боги. Айзек Азимов

Когда меня просят назвать пример настоящей научной фантастики, обычно первое, что приходит мне в голову — роман «Сами боги» Азимова. Перечитал его еще раз и убедился, что не зря. Сюжет физически абсолютно достоверный. Люди устанавливают контакт с существами из параллельной вселенной (паравселенной). Контакт, правда, исчерпывается передачей вещества туда и обратно. Но поскольку физические законы в параллельной вселенной отличаются от наших (у них сильное взаимодействие слабее нашего), возникает любопытнейшая возможность наладить двухфазный процесс, во время каждой фазы которого будет выделяться энергия. Люди передают в паравселенную стабильный изотоп вольфрама, который в их вселенной начинает испускать позитроны, превращаясь в плутоний. А паралюди возвращают нам плутоний, который у нас начинает испускать электроны, превращаясь в вольфрам. Получается, что и мы, и паралюди получаем энергию! И все было бы замечательно, если бы не одна особенность. ЛДНБ — ленчей даром не бывает. И платить приходится выравниванием физических законов. У нас сильное взаимодействие ослабевает, у них становится сильнее. А это уже грозит взрывом Солнца...

Роман состоит из трех частей. В первой действие происходит на Земле, во второй — в паравселенной, в третьей, моей любимой — на Луне. Все три безупречно продуманы. Азимов все-таки не зря известный популяризатор науки. Из единственного допущения о разности физических законов в двух вселенных он вывел весь роман. Достоверно все — от физиологии паралюдей и до психологии жителей Луны. Если бы они еще не были такими эгоистами-сепаратистами... Но куда деваться, это, к сожалению, тоже достоверно.

В общем, великолепный роман. Кто-то скажет, что это занудство, а я скажу — шедевр научной беллетристики.

Книги о Севастополе

Грин: Алые паруса, Блистающий мир, Золотая цепь
Севастопольские маршруты. Евгений Веникеев
Севастопольский мальчик. Константин Станюкович
Осажденный Севастополь. Михаил Филиппов
Севастопольская девчонка. Валентина Фролова
Севастопольские рассказы. Лев Толстой

Как обычно перед поездкой в другой город, уезжая с семьей в отпуск в Севастополь, я постарался почитать что-нибудь для погружения в атмосферу города. Пару лет назад я был обескуражен тем, что не смог найти подходящих книг для поездки в Киев. С Севастополем, однако, все оказалось проще.

У Крапивина можно найти немало книг либо о самом Севастополе, либо о некоем другом городе (или даже Городе), в котором легко угадать все тот же Севастополь. Но если бы я взялся за Крапивина, у меня, скорее всего, уже не осталось бы времени на остальных авторов, поэтому я начал с нон-фикшн.

Насколько я понимаю, Евгений Витальевич Веникеев — один из самых известных краеведов Севастополя. Он написал 11 книг о городе и его окрестностях: «Архитектура Севастополя», «Севастополь и его окрестности», «В Севастополе 1941-1942 гг.» и другие. Я взялся читать «Севастопольские маршруты». Наверное, это не лучший выбор для первого знакомства с городом, потому что для того, чтобы разобраться в этой книге, неплохо бы представлять себе описываемые места. Наверное, надо будет еще раз перечитать главы, в которых написано о тех местах, где мы побывали, особенно о Корабельной стороне, Аполлоновке, Ушаковой балке и Инкермане. Но и после первого прочтения я уже примерно разбирался в расположении районов Севастополя, в том, что они из себя представляют и какие примечательные места и памятники в них нужно искать. Так что не зря читал, я считаю.

Кстати, таких примечательных мест в Севастополе очень много. Удивительно, насколько много старинных имен сохранилось в этом городе. Самара вдвое старше Севастополя, но в ней почти не осталось мест, связанных с событиями более, чем столетней давности. Ну, где-то началом двадцатого века можно отметить пределы городской памяти. В Севастополе же, кажется, всякое лыко в строку. Скажем, место, где в восемнадцатом веке адмирал Ушаков купил землю и разбил парк, где могли бы отдыхать нижние чины, которым не разрешалось гулять в центре города, до сих пор называется Ушаковой балкой. Или, например, то место, где в конце восемнадцатого века располагались продуктовый склад, батарея и караулка, над которыми начальствовал полковник Аполлон Гальберг, так до сих пор и зовется Аполлоновкой (есть, правда, еще версия, что в этом месте в 1975 году упала гайка с космического корабля, помните стыковку Союз-Аполлон? Обязательно посмотрите вот этот сюжет севастопольского телевидения про Аполлоновку! Прелесть! И вот этот тоже). Или Сарандинакина балка, которую так зовут еще с тех пор, как там жил Стаматиос Сарандинаки, грек по рождению, с 1770 года служивший на российском флоте, сначала на «Святом Павле», а потом командовавший кораблями «Бористен», «Григорий Богослов», «Св. Кирилл Белозерский», «Св. Андрей» и другими.

Хотя, надо заметить, в последнее время, кажется, с памятниками у севастопольцев отношения не складываются. Недавно какие-то вандалы-казаки сломали «Одуванчик доброты и детства», подарок от Москвы, углядев в нем «сатанинский оккультный антихристианский знак». А несколько лет назад, когда инициативная группа предложила поставить памятник детям-защитникам Севастополя, городское руководство выдало шедевр бюрократического идиотизма: «В советский период была традиция увековечивания подвига. В городе-герое Севастополе имеются памятники комсомольцам, медикам и другим социально-политическим и профессиональным группам. Но время показало бесперспективность такого подхода к увековечиванию подвига». А некто Казарин из городской администрации высказался афористично, по-черномырдински: «Детская проза Валентины Фроловой ничем не уступает детской прозе Крапивина и если мы при жизни хотим поставить сибирскому писателю у нас памятник, то не обижаем ли мы тем самым наших, севастопольских, совершенно не уступающих ни по масштабу таланта, ни по успешной работе, наших писателей.» Сразу вспомнилось из классики: «И насчет поэзии все четко. Пушкин там, Михалков, Корнейчук...»

Кстати, книга Валентины Фроловой тоже попала в мой список. «Севастопольская девчонка» написана в 1962 году. Возможно, она действительно неплохой писатель, раз уж в 2006 году ее наградили премией имени Крапивина, хотя в ее библиографии, честно говоря, меня смущает эволюция от «Рассказов о коммунистах» в 1985 через «Дело о сексуальном домогательстве» в 1999 и к патриотической исторической повести «Ветры Босфора» в 2006. Впрочем, не читал, поэтому помолчу. Так вот, «Севастопольская девчонка» — первая художественная книга Фроловой, поэтому обойдемся без критики. Более-менее типичная повесть о молодежи для своего времени. Сейчас читать не посоветую. В памяти осталась одна цитата: «Знаете, сколько лет этому городу? Восемнадцать лет. Нет, люди здесь жили и двести лет назад. А вот городу — всего восемнадцать. Вы видели когда-нибудь, чтобы город, — такой большой город, — весь был новый? Каждый дом в городе — новый. Новенький рубль, понятно. Новенький костюм — понятно. А когда на старой-старой земле весь город — новый — это надо понять!»

Так оно и оказалось в действительности. То есть, сейчас уже не восемнадцать лет, а без малого семьдесят, но смысл тот же — город после войны был отстроен почти заново. Центр города почти целиком выдержан в сталинском стиле — с колоннами, с балкончиками, эркерами. Очень стильно и ностальгично. Несмотря на некоторую неухоженность (а может, именно благодаря ей), этот центральный холм, где мы жили, по-домашнему уютен. А если учесть, что это наложено на очень специфический рельеф, вынудивший архитекторов раскидать дома по разным уровням, соединяя их друг с другом множеством лестниц, скрадывая перепады высоты огражденными площадками и висячими садиками, то понятно, что симпатия к городу возникает неизбежно.

Среди этих домов мы с трудом отыскали пару более старых, чудом переживших все войны, все осады, построенных еще в первой половине девятнадцатого века. На одном из них сохранилась памятная доска, сообщающая, что именно в нем в жил адмирал Владимир Алексеевич Корнилов, и именно отсюда пятого октября 1854 года он ушел на Малахов курган, где и был смертельно ранен. А эта история ведет нас к следующим книгам из списка книг о Севастополе.

Крымской войне посвящены три из них. Лучшая — «Осажденный Севастополь» Михаила Михайловича Филиппова. У Филиппова, кстати, это тоже было первое художественное произведение. Оно, к сожалению, осталось и последним, хотя в жанре нон-фикшн он отметился еще не раз, написав, среди прочего, «Философию действительности», «Судьбы русской философии», статьи «Борьба за существование и кооперация в органическом мире» и «Инварианты линейных однородных дифференциальных уравнений» :). Кроме того, он еще составил энциклопедический словарь в трех томах, вышедший в 1901 году, написал первую в России рецензию на второй том «Капитала» К. Маркса, серию биографических очерков о Леонардо да Винчи, Лейбнице, Ньютоне, Канте, Паскале и других мыслителях, перевел на французский «Основы химии» Менделеева и сделал еще много интересного и полезного. Напоследок он открыл еще и загадочные «лучи смерти», которые передавали энергию взрыва посредством электромагнитных волн, после чего и был найден дома мертвым.

Так вот, роман о Крымской войне он написал в 1889 году, это было одно из первых художественных произведений об осаде Севастополя. По замыслу «Осажденный Севастополь» немного напоминает «Войну и мир», но выгодно отличается от романа Толстого тем, что вместо концептуального патриотизма и прославления le moujik russe показывает войну как есть. Никак не вспомню шикарную цитату, но там было что-то про то, что военные действия в принципе неуправляемы, а смысл деятельности военных — в создании видимости порядка. Примерно так война у Филиппова и выглядит, как полный бардак, в котором одни совершают подвиги, другие воруют, третьи прячутся, а четвертые просто живут. Как и у Толстого, у Филиппова рассказ о войне не обошелся без рассказа о «мире», о повседневной жизни севастопольцев. Эта линия часто оказывалась интереснее чисто военной. Толстой, кстати, очень положительно отзывался об этом романе, он писал жене Филиппова:

«Я прочел роман вашего покойного мужа «Осажденный Севастополь» и был поражен богатством исторических подробностей. Человек, прочитавший этот роман, получит совершенно ясное и полное представление не только о севастопольской осаде, но и о всей войне и причинах ее».

Сам Толстой, как известно, был на той войне, воевал и написал в 1855 году, когда даже сама война еще не закончилась, «Севастопольские рассказы». В общем, написал о том же, о чем Филиппов, да не о том. Рассказы супротив романа все равно что плотник супротив столяра. У Толстого получились зарисовки о нескольких более-менее случайно взятых ситуациях, не дающих впечатления о войне и городе.

«Севастопольский мальчик» Станюковича гораздо лучше, но это, скорее, детская книжка. Очень неплохая, и тоже, кстати, как «Осажденный Севастополь», написанная со здоровым омерзением к войне, даже к этой, такой, казалось бы, благородной. Станюкович, кстати, как и Толстой, тоже был свидетелем осады Севастополя. Даже не свидетелем, а участником, хотя ему и было тогда всего одиннадцать лет. Отец его был адмиралом, а маленький Костя исполнял при нем обязанности посыльного и даже был награжден медалью «За оборону Севастополя». Ну, и, конечно, как всегда, в этой книге Станюкович очень любит народное просторечие, с любовью относится к солдатам и матросам и вообще вызывает большую симпатию как автор. Очень хорошая повесть, не хуже Филиппова.

Ну, и еще об одном севастопольском здании, связанном с литературой. Сейчас это, не смейтесь, торговый центр «Новый бульвар». Зато раньше это была городская тюрьма. В 1903-1905 годах здесь сидел за революционную пропаганду никто иной, как Александр Степанович Грин. Он пытался бежать, но побег провалился, и его перевели в одиночную камеру. Эта камера сохранилась и до сих пор. Ее разыскал севастопольский художник, большой почитатель Грина, Владимир Адеев. И не только разыскал, но еще и устроил в ней музей Грина. Музей совсем крохотный, одна только эта камера, расписанная руками самого Адеева, но посмотреть его очень даже стоит, потому что Адеев человек увлеченный. Он твердо убежден, что почти все города Гринландии имеют привязку к севастопольской топографии. Не то, чтобы Зурбаган прямо уж располагался на Центральном холме, но все-таки его образ навеян его местом. А, скажем, Сан-Риоль это Инкерман, расположенный в устье реки Лилианы (Черной речки, то есть). А Каперна находится в районе Килен-бухты, и от Лисса-Корабельной стороны ее отделяет Ушакова балка. Владимир Васильевич даже устроил для нас экскурсию по Лиссу, показывая самые любопытные места, в которые мы без него наверняка не забрались бы (великолепные фотографии тех мест, гораздо лучше тех, которые сделали мы, посмотрите тут). Естественно, мы не могли пойти по тропе, по которой Ассоль носила игрушки на продажу в Лисс, не перечитав предварительно Грина. Поэтому «Алые паруса», «Золотая цепь» и «Блистающий мир» завершили список книг о Городе и дорисовали, наконец-то, в моей голове окончательный образ Севастополя. Наверное, из них именно «Блистающий мир» стал самым севастопольским. То ли потому что именно там Грин описал ту тюремную камеру, в которой мы были, то ли еще по какой причине, уж не знаю. Не буду долго рассказывать о том, что пришло мне в голову, пока я в очередной раз перечитывал «Алые паруса», все равно каждый желающий съездить в Севастополь обязан это сделать самостоятельно. Да и закругляться пора.

Можно было бы еще вспомнить очерк Максима Горького «Херсонес Таврический», научно-популярную книжечку А. Л. Якобсона «Крым в средние века» или что-нибудь из Василия Палыча Аксенова, например, «Остров Крым» или, еще лучше, «Сундучок, в котором что-то стучит»:

Зурбаганский аэропорт в наши дни стал похож на ярмарочную площадь. Прошли те времена, когда из допотопных дирижаблей высаживались здесь суровые шкиперы и штурманы, которые, дымя своими трубками, направлялись в морской порт, к своим парусникам, к своим сугубо таинственным и важным делам. Прославленный замечательным русским писателем Александром Грином, город стал теперь прибежищем начинающей творческой интеллигенции всего мира, начинающих писателей, начинающих артистов, киношников, музыкантов, а также множества туристов и, конечно, хиппи.

Но не буду. Почему-то не лезут эти книжки в мой сегодняшний Прочитал. Остановимся на Грине:

Нет более бестолкового и чудесного порта, чем Лисс, кроме, разумеется, Зурбагана. Интернациональный, разноязычный город определенно напоминает бродягу, решившего наконец погрузиться в дебри оседлости. Дома рассажены как попало среди неясных намеков на улицы, но улиц, в прямом смысле слова, не могло быть в Лиссе уже потому, что город возник на обрывках скал и холмов, соединенных лестницами, мостами и винтообразными узенькими тропинками. Все это завалено сплошной густой тропической зеленью, в веерообразной тени которой блестят детские, пламенные глаза женщин. Желтый камень, синяя тень, живописные трещины старых стен: где-нибудь на бугрообразном дворе — огромная лодка, чинимая босоногим, трубку покуривающим нелюдимом; пение вдали и его эхо в овраге; рынок на сваях, под тентами и огромными зонтиками; блеск оружия, яркое платье, аромат цветов и зелени, рождающий глухую тоску, как во сне — о влюбленности и свиданиях; гавань — грязная, как молодой трубочист; свитки парусов, их сон и крылатое утро, зеленая вода, скалы, даль океана; ночью — магнетический пожар звезд, лодки со смеющимися голосами — вот Лисс.

Update: Потом мне на форуме подсказали еще несколько книг:

• "Падение Севастополя",
• "Севастопольский камень" Соловьева,
• там непременно должна быть Севастопольская хроника Петра Сажина.
• Ирина Корда "Мыс Фиолент"- на Фиоленте сердце Севастополя ,впрочем эту книжку не найти
• А. Азольский "Затяжной выстрел"
• "Листригоны " Куприна- эта книга есть практически в каждом балаклавском доме - что-то понял про здешнюю жизнь этот гуляка :)
• много литературы выпускает издательство Таврия - ну по пещерным городам- Фадеева "Тайны горного Крыма " и "Крым в сакральном пространстве" есть еще как бы мало относящаяся к Севастополю- но все же по теме считаю-"Озябшие в Тавриде боги" ,есть еще очерки Лезинского.

Сверстники. Марджори Киннан Ролингс

Представьте себе книгу, написанную совместно Эрнестом Сетон-Томпсоном, Харпер Ли и Рэем Брэдбери. От Сетон-Томпсона, конечно, в ней будет природа. От Харпер Ли и Брэдбери — мальчик, переходящий грань между детством и взрослой жизнью. Переходящий тяжело, с болью и страданием, но вынужденный делать это ради выживания своей семьи. Его зовут Джоди. В начале 1870-х годов он живет с родителями на юге США.

Джоди — единственный ребенок в семье Бэкстеров и единственная надежда. Живут они в глуши, на расчищенном пятачке посреди леса. Живут только тем, что сами выращивают или добывают в лесу. Лучший наряд Джоди выглядит так:

Джоди был во всём своём лучшем – грубые башмаки, штаны из домотканой материи, большая шляпа из проволочной травы и новое чёрное пальто из ткани альпака, перевязанное красной лентой.

Редко когда удается выручить в городе немного денег за олений окорок или медвежью шкуру, и тогда они закупают городские товары. Из списка таких покупок можно получить представление о том, как они жили. Есть что-то общее между этим списком и списком вещей, присланных капитаном Немо на таинственный остров инженеру Смиту.

Кусок хорошей шерстяной ткани на охотничьи штаны Пенни и Джоди
Полкуска нарядной бумажной ткани в сине-белую клетку для миссис Бэкстер. Только в самом деле нарядной
Кусок простой бумажной ткани
Мешок кофейных зерен
Баррель муки
Топор
Мешок соли
2 фунта соды
2 бруска свинца для дроби
Крупной дроби 4 фунта
Ещё гильз для ружья Пенни
1 фунт пороху для гильз
Домотканой материи 6 ярдов
Материи для рубашек 4 ярда
Холста 6 ярдов
Башмаки для Джоди
1/2 дести бумаги
1 коробку пуговиц для штанов
1 картонку пуговиц для рубах
1 бутылку касторового масла по 50 центов
1 коробку леденцов
1 коробку пилюль от печени
1 болеутоляющее
1 пузырек настойки опия
Столько же камфоры
Лимонов
Мяты
Если хватит денег, 2 ярда ткани из шерсти альпака.

Все остальное можно добыть самим. А что нельзя, без того можно обойтись. Так что лучшие игрушки Джоди — животные и птицы в лесу. Он умеет и любит охотиться, но очень переживает, что ему приходится убивать зверей ради пропитания. Он мечтает о том, чтобы завести себе какого-нибудь зверька, как его друг, калека Сенокрыл, живущий на соседнем «острове», в семье Форрестеров. У Сенокрыла есть орел, кролики, белки, енот и даже медвежонок. У Джоди такой возможности нет, мать не разрешает ему завести животных. Отец, правда, очень любит сына и старается дать ему все, чего не было у него самого в детстве, но не так-то много у него возможностей. Одна из них появляется, когда им приходится убить олениху, оставив олененка без матери. Джоди уговаривает родителей взять олененка домой. Очаровательный малыш растет как на дрожжах и довольно скоро выясняется, что если так пойдет дальше, семье Бэкстеров грозит голодная смерть. Буквально. Им и так-то живется нелегко. Отец чуть не гибнет от укуса ядовитой змеи. Старый хитрый медведь убивает их домашних животных, а стихийные бедствия лишают их всех запасов и урожая. А тут еще и олень. Эта дилемма и заставляет Джоди расстаться с детством.

Я, к сожалению, так и не выяснил, кто же переводил «Сверстников». В разных местах указывают в качестве переводчика В. Смирнова, В. Смирнову, Т. Смирнову. Кто бы то ни был, перевод «Сверстников» — просто блестящий. Я не нашел английского текста и не могу оценить писательский талант самой Марджори Киннан Ролингс (хотя Пулитцеровская премия, которую она получила за эту книгу, что-то значит), но то, что сделал переводчик, это просто подвиг. Я не великий любитель описаний природы и зачастую пропускал их у Фенимора Купера и даже у Джека Лондона, но здесь природа оказывается неотъемлемой частью рассказа и пропустить ее просто невозможно, да и вовсе не хочется. Наверняка было очень трудно подобрать правильные слова для чужой природы, ведь леса Флориды не имеют ничего общего с нашими. Наверняка пришлось попотеть даже над простым поиском точных русских названий чужих деревьев и трав, всяких там пиерисов и ликвидамбров, но при всей этой чуждости переводчик смог словами нарисовать эту природу так, что никаких иллюстраций не нужно, все встает перед глазами. Вот этот восход без переводчика никогда не стал бы живым:

Со своего места Джоди глядел прямо в восход. Странно было видеть его на одном уровне со своим лицом. Дома густая поросль скраба за расчищенными полями скрывала его. Теперь же между ними был только утренний туман. Солнце, казалось, не всходило, а катилось вперёд сквозь серую завесу. Завеса раздвигала перед ним свои складки. Свет его был как бледное золото обручального кольца его матери. Он разгорался всё ярче и ярче, и вот уже Джоди смотрит, мигая, прямо в лик солнца. Лёгкий сентябрьский туман ещё некоторое время цепко держался за верхушки деревьев, словно сопротивляясь рвущим, разрушительным пальцам солнца. Но потом он исчез, и весь восточный небосклон окрасился в цвет спелой гуавы.

А эта фраза, бесспорно, делает честь Ролингс, но только правильный, настоящий переводчик, способный стать соавтором, мог сказать это по-русски:

Белки, притихшие было с его приходом, снова затрещали и запрыгали по верхушкам деревьев в умопомрачении от последнего часа дня, точно так же как они всегда были в умопомрачении от его начала.

Или вот это бесподобное: «Ну, не похож ли он на счастье, вывернутое наизнанку?»

А еще нельзя не сказать про оформление книги. Американские издания почти все выходят с классическими цветными иллюстрациями Ньюэлла Уайетта. Наше издание тоже трудно представить себе не с иллюстрациями Верейского. Впрочем, это не совсем иллюстрации, это просто буквицы, первые буквы каждой главы, украшенные каким-либо изображением — оленем, медведем, охотниками и так далее. Мне кажется, это был гениальная идея, отлично передающая индивидуальность книги.

В общем, я счастлив. Я наконец-то перечитал книгу, которая много лет назад доставила мне большое удовольствие, и при этом я ничуть не разочаровался в ней. Напротив, я только теперь могу наконец оценить ее так, как она того заслуживает — символически поставить на символическую полочку с мировыми шедеврами.

PS: между прочим, я тут набрел на любопытное коммьюнити в ЖЖ, Музей Детской Книги. Вот такой у них был обзор «Сверстников». А автор этого обзора — tomtar, написавший еще несколько интересных статей для этого коммьюнити.

Винни-Пух. Алан Милн

Мне почему-то очень долго не приходило в голову попробовать прочитать Винни-Пуха на английском. Перевод Бориса Владимировича Заходера (пересказ, как он настаивал), естественно, знаком с дошкольных лет. Году в 1995-1996 мне попалась книга Вадима Руднева «Винни-Пух и философия обыденного языка», в которой был новый перевод, сделанный человеком, вооруженным достижениями науки двадцатого века — знанием морфологии волшебной сказки, психологии и разнообразных психоанализов, а также множества другой бестолковой муры. Вадим Петрович человек очень умный, а таким нельзя переводить Винни-Пуха. Я не знаю, веселился ли он от души, делая свой перевод, или сосредоточенно творил Правильное Истолкование Книги, но ни то, ни другое у него не вышло. Его утверждение о том, что «Винни-Пух" весь от начала до конца пронизан сексуальностью» — дурная шутка. Еще более безвкусные я не хотел бы цитировать, увольте, но их там много. Перевод, соответственно, получился тоже из рук вон плохим: «Хэлло, это ты, что ли, Кролик?»

Еще один перевод был сделан в 2001 году известным переводчиком Виктором Анатольевичем Вебером. По мнению Вебера, перевод Заходера «мягко говоря, кастрирован и переработан». Он взялся за труд показать нам настоящего Винни-Пуха, «не того пионерского Винни-Пуха, каким сделал его Заходер, а милновского» (цитаты взяты из интервью Вебера). В результате выяснилось, что поросенка, друга Винни-Пуха нужно звать не Пятачком, а Хрюкой, Слонопотама сменил Хоботун, а попытки сделать перевод максимально непохожим на заходеровский привели к тому, что он стал очень непохожим на милновский оригинал. Вот, например, всем известный кусочек, который у Заходера выглядит так:

-- Кристофер Робин, ты должен сбить шар из ружья. Ружье у тебя с собой?

-- Понятно, с собой,-- сказал Кристофер Робин.-- Но если я выстрелю в шарик, он же испортится!

-- А если ты не выстрелишь, тогда испорчусь я,-- сказал Пух.

У Вебера юмор отсутствует напрочь:

Кристофер Робин, ты должен выстрелить в воздушный шарик из ружья. Ружье при тебе?

- Ну, ясное дело, - ответил ты. - Но, если я выстрелю, то шарик лопнет.

- А если не выстрелишь, мне придется его отпустить, и я упаду и разобьюсь.

Это при том, что у Заходера абсолютно точно воспроизведен текст Милна:

‘Christopher Robin, you must shoot the balloon with your gun. Have you got your gun?’

‘Of course I have,’ you said. ‘But if I do that, it will spoil the balloon,’ you said.

‘But if you don’t,’ said Pooh, ‘I shall have to let go, and that would spoil me.’

В общем, тем, кому все еще интересен перевод Вебера, советую почитать отзыв на него в «Иностранке», там все по делу написано: «Песни невинности и песни опыта».

Еще одна книга, связанная с Винни-Пухом, это «Дао Винни-Пуха» Бенджамина Хоффа. Уж не знаю, как там настоящий китайский даосизм, но изложения основ даосизма в исполнении западных авторов почти всегда грешат претенциозностью. Вот и Хофф из всех сил надувает щеки, разоблачая бессилие науки перед тайнами Бермуд:

Вы можете объяснить, почему верблюд не ест вату? Не можете? И мы тоже. Не ест, и все тут. Не хочет. Однако Наука на этом не успокаивается. Встав в позу, она высокомерно заявляет, что может объяснить все, налепив соответствующие ярлыки. Но при внимательном рассмотрении ярлыков убеждаешься, что они объясняют далеко не все.

«Гены»... «ДНК»... Все это не более, чем ощупывание поверхности. «Инстинкт» ? Ну, это нам давно известно:

Вопрос: Почему птицы улетают зимой на юг?

Ответ: Инстинкт.

Иначе говоря, «Мы не знаем».

Хофф, конечно, знает что правильный ответ не инстинкт, а дао. И сразу все становится понятным, ага.

Ну так что, как может получиться, что один-единственный перевод книжки на русский язык оказывается волшебно хорош, а все остальное — барахло? В общем-то, такое бывает, но разумнее предположить, что и оригинал не блестящ, а достоинства перевода на деле — достоинства переводчика. Для того, чтобы прояснить этот вопрос, я и взялся за Винни-Пуха на английском. И я рад сообщить вам, что Алан Александр Милн оказался мировым парнем, вполне соответствующим уровню своего лучшего переводчика, Бориса Владимировича Заходера. А Борис Владимирович, в свою очередь, оказался большим хитрецом. Наверняка у него была причина называть свой перевод пересказом. И наверняка эта причина была не в неточности перевода и не в вольности обращения с оригиналом. Ну, на самом деле, есть (точнее был) один очень важный недостаток в переводе Заходера, но он его сам же и исправил. В первых изданиях по неясной причине из текста выпали две главы. Одна, про праздник в честь Пуха, сократилась до нескольких абзацев, а еще одна, в которой «арганезуются поиски» одного из друзей и родственников Кролика, пропала совсем. В издании 1990 года обе были возвращены народу. Так что заходеровский «Винни-Пух» — самый правильный.

ПыСы: Милновский — тоже :)

Старая крепость. Владимир Беляев

«Старую крепость» я читал давным-давно. Лет тридцать назад был у меня этот потрепанный том без последних страниц. Я его перечитывал несколько раз, и каждый раз с удовольствием. Это абсолютно советская книга, полная советских штампов и предрассудков, но чертовски хорошо написанная. Даже сейчас, читая ее уже совершенно другими глазами, я получил большое удовольствие.

Это история жизни (собственно, автобиография) украинского мальчишки, живущего в неназванном городе (сейчас, когда под рукой есть Википедия, можно наконец-то туда заглянуть и узнать, что Беляев писал о своем родном Каменце-Подольском). Сначала они живут еще при правлении Петлюры, чьей последней столицей был этот город. Ждут прихода большевиков и дерутся с петлюровскими бойскаутами. Потом становятся фабзайцами, учениками фабрично-заводского училища, получают рабочие специальности, едут в другие города на заводы. При этом они сталкиваются с бандитами, националистами, частниками, нэпманами, мещанами, и со всеми ведут непримиримую борьбу — за социалистическое будущее, за повышение производительности труда, за души молодежи и тому подобное. Но, скажу еще раз, написано очень талантливо и увлекательно. Превосходная детская книга, даром что Сталинскую премию ей дали.

А вот этот текст наверняка списан один в один с настоящего документа. Я просто не могу удержаться от того, чтобы процитировать его целиком. Это просто песня. Даже песнь — тогдашнему времени, тогдашним людям, тогдашним нравам:

"Акт Первого гражданского брака, состоявшегося в Городской Управе по распоряжению Советской власти 25 января 1918 года на общем собрании Совета рабочих и солдатских депутатов в восемь часов вечера.

Мы, нижеподписавшиеся, гражданин 257-го пехотного Новобежецкого полка Никодим Александрович Зубров и гражданка деревни Мукша Китайгородская Мария-Агнесса Войцеховна Савицкая, дали свою торжественную клятву Совету Народных Комиссаров, что мы вступаем в настоящий гражданский брак не ради выгоды, не ради грязных эгоистичных стремлений, а ради удовлетворения порывов высших душевных чувств и идеалов святой любви. Мы клянемся, что, вступая в новую дорогу социализма, свято и строго будем исполнять товарищеские отношения и если жизнь потребует отдать молодость в жертву Революций, то без всяких ропотов принесем на алтарь свободы всю нашу юность, причем, если жизнь станет нам в тягость, если взглядами на вещи мы не сойдемся или если политические убеждения будут разбивать наше семейное счастье, то без всяких контрибуций мы должны разойтись, оставаясь друзьями и хорошими знакомыми, в чем и подписываемся

Никодим Александрович Зубров.
Мария-Агнесса Войцеховна Савицкая".

И как все-таки хорошо, что есть электронные книги. Прошло тридцать лет, и я наконец-то прочитал то, что было на оторвавшихся из моей зачитанной книжки страницах. Оказывается, там был эпилог, а главное — хэппи-энд! Как же хорошо, что я до него, наконец, добрался!

Саргассы в космосе. Андре Нортон

Полез сейчас в интернет и очень удивился. Оказывается, на русском языке «Саргассы в космосе» впервые издали в 1969 году. Для меня эта книжка очень твердо ассоциируется с постсоветским книжным раздольем, когда она попалась мне году в девяносто первом. Она сильно отличалась от привычных и зачитанных Шекли, Брэдбери, Азимова. Никто из них космических опер не писал, а тут, пожалуйста, космические торговцы, космические туземцы, космическое кладбище космических кораблей, куда космические бандиты заманивают космических авантюристов. (Странно, я был уверен, что там должна была быть космическая красавица, которая много лет прожила на этой космической планете, перед тем как спасла авантюристов (а они — ее), но когда заглянул мельком в текст, ничего похожего не нашел.) Да еще к тому же и сериал, потому что за «Саргассами» пошел «Зачумленный корабль», за ним еще что-то про кошек и другие книги про «Королеву Солнца» (это такой очень космический корабль)... Успех был такой, что вышло аж целых четыре перевода, один из которых принадлежал Бережкову и Стругацким. Теперь уже и не выяснить, в каком переводе я читал ее впервые, а в каком — сейчас. Но чей бы он ни был, дочитал я книгу с трудом. Казалось бы, этот бездумный жанр должен хорошо пойти — едешь себе в троллейбусе, а вокруг бластеры, инопланетяне, метеорные потоки... Ан нет, скучновато. Даже среди космических опер хочется найти что-то особенное. Мне кажется, что «Саргассы» (да и другие книги Нортон) не подходят. Мда. Будем искать (c).

Робинзоны. Даниэль Дефо, Иоганн Висс

«Жизнь и необычайные удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим». Даниэль Дефо «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо, составляющие вторую и последнюю часть его жизни, и захватывающее изложение его путешествий по трём частям света, написанные им самим». Даниэль Дефо «Швейцарский Робинзон». Иоганн Висс

Темным и холодным осенним вечером я сидел дома и смотрел документальный фильм о Галапагосах. Между делом там упомянули остров Робинзона Крузо (известный также как остров Мас-а-Тьерра в составе архипелага Хуан Фернандес). И так вдруг мне захотелось перечитать эту книгу... Мне было лет, наверное, семь, когда я читал эту маленькую зеленую книжечку, но помню я ее неплохо. Возможно, просто потому что книга давно растащена если не на цитаты, то хотя бы на всем известные сюжеты. А может быть, благодаря совершенно гениальным иллюстрациям Жана Гранвиля — наверняка все видели ту гравюру, на которой Робинзон в своей дурацкой шляпе с ужасом рассматривает след босой ноги на песке. Вообще-то, конечно, Дефо сотворил чудо, в наши дни уже вряд ли возможное — он придумал новый сюжет. Уж сколько с тех пор появилось историй о людях, заброшенных даже не на остров, а просто в глушь, и все они называются одним и тем же словом, робинзонады.

Цикл о Волкодаве. Мария Семенова

Волкодав.
Право на поединок.
Истовик-камень.
Знамение пути.
Самоцветные горы.

С этим циклом у меня произошло так, как часто происходит с хорошими сериями книг — с каждой новой частью перечитываешь по порядку все предыдущие. О первой мне рассказал знакомый году в девяносто шестом. Он серьезно занимался айкидо и в Волкодаве его, насколько я понимаю, заинтересовала эта часть истории. А мне Волкодав понравился с чисто литературной стороны. Редко попадается так хорошо написанное фэнтези. Дело, конечно, не в особенностях самого жанра, а в его коммерческой привлекательности, в том числе для малограмотных авторов. А Семенова автор грамотный. Ну, по крайней мере, может им быть.

Естественно, книги в цикле немного неровные. Но в отличие от обычных случаев, когда продолжения лучше не читать, здесь обе первые книги очень хороши: хорошее знание старинного быта, плотный сюжет, где все нелишнее, все когда-то пригождается. Очень хороший язык, такой не берется на пустом месте, а долго воспитывается. И особенно радует то, что герои живут, растут, меняются. Третья книга лишь немногим уступает первым, и только в четвертой-пятой глаз цепляется за висящие хвосты сюжета, очевидно, оставленные для коммерческого развития проекта силами чернорабочих. Чернорабочие не заставили себя долго ждать, и после первых же книг Волкодава пошла серия «Мир Волкодава». В ней вышло штук восемь продолжений, но то ли успех оказался невелик, то ли качество не устроило Семенову, но серия заглохла. Мне, как читателю, кажется, что первые две книги оказались настолько хороши, что было очень трудно удержаться на уровне.

Только недавно вышла пара книг самой Семеновой, где действие происходит в том же мире: «Там, где лес не растет» и «Бусый волк». До них я уже не добрался и вряд ли когда доберусь. Уж слишком эпическим был финал «Самоцветных гор», чтобы после него читать что-то еще. Тем более, что эпичность не пошла на пользу понятности.

Братья Львиное Сердце. Рони, дочь разбойника. Астрид Линдгрен

В очередной раз с некоторой неловкостью признаюсь в том, что обожаю сказки. Но с Линдгрен у меня не очень сложились отношения. Непонятно, почему. Кроме Карлсона и вот этих двух я, кажется, больше ничего не смог дочитать.

«Братья Львиное Сердце» я впервые прочитал в сборнике «Музыка голубого колодца» лет в тринадцать-четырнадцать, наверное. Сборник у меня как-то очень быстро пропал, и я долго мечтал перечитать эту повесть. Теперь она показалась мне немного слишком простой и короче, чем она могла бы быть. С другой стороны, нужен ли нам второй «Властелин колец»? А это примерно тот же сюжет. Ну, очень приблизительно: два брата попадают в сказочную страну, где сначала живут по-сказочному, а потом выясняется, что и воевать нужно по-сказочному со сказочными врагами. Враги — абсолютное зло, поэтому никаких моральных проблем не возникает, развития особенного нет, хотя читается и увлекательно.

«Рони, дочь разбойника» — совершенно другая история, более близкая к другим книгам Линдгрен, как мне кажется. Она мне впервые попалась в «Науке и жизни» в 1987 году, и я долго гонялся за всеми номерами, но так и не смог прочитать ее целиком. В этом году, наконец-то, я ее догнал.

«Братья Львиное Сердце» — книга более детская, она попроще: есть добро, есть зло... Ну, не случайно мне пришел в голову «Властелин колец». «Рони» романтичнее и разнообразнее. В диком лесу живут две конкурирующие шайки разбойников. Конечно, они друг друга презирают и ненавидят. В одной шайке растет одиннадцатилетняя девочка, Рони, а в другой — одиннадцатилетний мальчик, Бирк. Однажды они встречаются. Конечно, они друг друга точно так же презирают, как взрослые. До тех пор, пока вместе не попали в беду. Через какое-то время они подружились и возникла ситуация, чем-то напоминающая ситуацию Монтекки и Капулетти. Известно, что одиннадцать лет — возраст, когда люди самые умные. Потом — только деградация. Вот и Рони с Бирком, в отличие от Ромео и Джульетты, нашли выход из положения. Ну, правда, и взрослые оказались не по годам умны. Сказочно. За это и люблю сказки.

Может быть, я у Линдгрен больше так ничего и не прочитаю, но вот эти две сказки вполне тянут на золотой фонд детских книг.

Клан пещерного медведя. Долина лошадей. Джин Ауэл

Когда-то мне очень повезло. Сначала в одном рижском букинистическом магазине мне досталась потрепанная первая книжка из серии Джин Ауэл «Дети Земли», «Клан пещерного медведя». Она была одной из книг, по которым я учил английский язык (в основном названия растений :)). Через несколько лет в букинисте на Литейном я вдруг увидел второй том этой серии, «Долина лошадей». Потом я долго мечтал о том, чтобы раздобыть продолжение, а между делом читал книжки по археологии и изучал сайты ECFans (особенно раздел о травах, конечно) и Don's Maps, там очень много интереснейшей информации по палеолиту.

Ну, вот. Сбылась мечта. На Либрусеке появились третья, пятая и шестая книги серии. Я решил взяться за дело основательно и принялся перечитывать серию сначала. «Клан пещерного медведя» у меня пошел неплохо. Все-таки первая книга, как правило, лучше продолжений. Для тех кто не знаком с книгой, пару слов о первой части. История начинается с того, как маленькая девочка из первобытного племени остается без родителей. Племя, кстати, жило на полуострове, который сейчас называется Крым (см. карту, взятую с сайта Don's Maps). Она еще не умеет ни добывать себе еду, ни заботиться о себе, ни зимовать. Она была уже полумертвой, когда ее вдруг подобрала женщина из проходившего мимо племени неандертальцев. Вряд ли они бы ее приняли, но оказывается, что девочка приносит племени удачу. Они считают ее своим талисманом и постепенно принимают в свой клан, хотя она, на их взгляд, и выглядит на редкость уродливо. С возрастом начинаются проблемы. Если неандертальцы живут, в основном, традициями и коллективной памятью, то девочка вида H. Sapiens sapiens явно стремится к исследованию, экспериментам, размышлениям. Возникает конфликт, в результате которого девочка оказывается вне племени. Вот тут начинается вторая книга, «Долина лошадей».

Во второй части Айла сначала долго живет одна, но потом знакомится со своими соплеменниками. Изрядная часть тома посвящена описанию жизни этих соплеменников. И вот на этой части истории меня заклинило. Где-то тут у Ауэл вдруг началась совершенно прямолинейная, кондовая идеология. Она выстраивает своих палеолитических сапиенсов в строгом соответствии с генеральной линией партии. Эта линия еще в середине семидесятых была сформулирована Марией Гимбутас, одним из крупнейших археологов двадцатого века. Согласно последовательницам этой теории, в древние времена человечество жило тихой и мирной духовной жизнью, ведомое женщинами, жрицами Великой Богини. И только злые воинственные индоевропейцы, поклонявшиейся богу-воину, положили конец счастливому матриархату, разрушив царство интуиции и мистики с помощью корыстной и низкой логики.

Оговорюсь, что сама Гимбутас все-таки была крупным ученым и у нее все выглядит гораздо ближе к настоящей науке. Она, между прочим, была еще и автором курганной гипотезы (согласно которой прародина индоевропейцев находится в районе Самары), которая в археологических кругах считается куда более почтенной и заслуживающей серьезного отношения.

Так вот, Джин Ауэл принадлежит как раз к числу последовательниц. Вторая книга это практически женская проза, концентрирующаяся на чувствах и чувственности. Справедливости ради должен сказать, что Ауэл и здесь старается воспроизвести жизнь первобытных людей по возможности правдоподобно. Не зря она перед тем, как сесть за первую книгу, не только прочитала множество книг по археологии палеолита, но и прошла курс выживания, чуть ли не спала в сугробах. Книги буквально напичканы полезнейшими сведениями о целебных и питательных растениях, охоте, изготовлении полезных в первобытном хозяйстве вещей. Вот ради этой правдоподобности, может быть, я когда-нибудь возьмусь за третью книгу серии, «Охотники на мамонтов». Но пока мне нужно избавиться от феминистского привкуса, оставшегося от «Долины лошадей». Первый том получает добротные пять баллов из десяти, второй — два.

Война и мир. Лев Толстой

Вот сколько раз давал себе слово писать сразу, не откладывая. Но это невозможно. Уже полгода прошло. По случайному совпадению, я дочитал роман как раз на столетие со дня смерти Толстого. Сейчас уже не вспомнить тольком все, что передумалось после того, как впервые после школы (а по сути, просто впервые) прочитал «Войну и мир». Осталось главное: несмотря на то, что за последние десять-пятнадцать лет мне довелось прочитать очень много дурных отзывов о Толстом (один из самых убедительных — статья Логинова о графоманах), я все-таки понял, что «Война и мир» — отличная книга, которую я еще буду перечитывать.

В отличие от большинства моих любимых книг, здесь нет ни повествования от первого лица, ни положительного героя — все персонажи, включая Кутузова и всем известных Наташу, Пьера, Андрея, положительными не являются. В чем-то они привлекательны, в чем-то неприятны. Ну, вот разве что Давыдов (в смысле, Денисов) обаятельнее других, пожалуй, но и с тем поговорить по душам не тянет. Но это не недостаток книги, а большой плюс. Все действующие лица реалистичны, все они живые.

Написано, между прочим, очень недурственно. Язык, действительно, своеобразен, но по этой части Толстой просто чуть опередил всяких акмеистов-символистов. Очень образно написано. Но зато и сжато. Да, именно сжато. Потому что я представить себе не могу, что можно выбросить из этой книги, чтобы получить «сокращенное издание», вроде тех, которыми нынче потчуют школьников. Ну, разве что, кроме эпилога.

С точки зрения исторической, насколько я понимаю, роман небезупречен. Кстати, исключительно интересный разбор фактических ошибок советую почитать тут: Е. Цимбаева Исторический контекст в художественном образе (Дворянское общество в романе «Война и мир»). Причем речь идет не об ошибках вроде неверного номера батареи или калибра артиллерии и прочей несущественной белиберды, а об ошибках фундаментальных: почему не мог существовать салон Анны Шерер, почему Ипполит, оказывается, вовсе не отрицательный персонаж, а Анатоль, скорее всего, был бы вообще главным положительным героем с точки зрения тогдашнего общества. И так далее, и так далее, и так далее. Очень рекомендую.

Несмотря на ляпы, даже такие серьезные, в главном роман хорош — интерес к тогдашней истории у меня все-таки появился. Он приходит вместе с интересом к главным героям — на протяжении всех четырех томов я на самом деле очень хотел узнать, что будет дальше с каждым из них. Меня действительно захватила их жизнь, мне было интересно, как они справятся со своими проблемами, как они поступят. А помните, в фильме «О бедном гусаре замолвите слово» есть романс на стихи Цветаевой, «В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век»? После «Войны и мира» я слушал его совершенно иначе! Оно же о знакомых теперь людях! Кстати, у Цветаевой стихотворение длиннее, и там упоминается Тучков-четвертый, о котором, пусть мельком, но все же пишет и Толстой:

ГЕНЕРАЛАМ ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА

Сергею


Вы, чьи широкие шинели
Напоминали паруса,
Чьи шпоры весело звенели
И голоса.

И чьи глаза, как бриллианты,
На сердце вырезали след —
Очаровательные франты
Минувших лет.

Одним ожесточеньем воли
Вы брали сердце и скалу, —
Цари на каждом бранном поле
И на балу.

Вас охраняла длань Господня
И сердце матери. Вчера —
Малютки-мальчики, сегодня —
Офицера.

Вам все вершины были малы
И мягок — самый черствый хлеб,
О молодые генералы
Своих судеб!

======

Ах, на гравюре полустертой,
В один великолепный миг,
Я встретила, Тучков-четвертый,
Ваш нежный лик,

И вашу хрупкую фигуру,
И золотые ордена...
И я, поцеловав гравюру,
Не знала сна.

О, как — мне кажется — могли вы
Рукою, полною перстней,
И кудри дев ласкать—и гривы
Своих коней.

В одной невероятной скачке
Вы прожили свой краткий век...
И ваши кудри, ваши бачки
Засыпал снег.

Три сотни побеждало—трое!
Лишь мертвый не вставал с земли.
Вы были дети и герои,
Вы всё могли.

Что так же трогательно-юно,
Как ваша бешеная рать?..
Вас златокудрая Фортуна
Вела, как мать.

Вы побеждали и любили
Любовь и сабли острие —
И весело переходили
В небытие.

Феодосия, 26 декабря 1913

Да, и еще одна причина, по которой «Войну и мир» совершенно необходимо читать: там же снималась Одри Хэпберн!