Известно, что энкавэдэшные репрессии коснулись и самих сотрудников НКВД. Да что уж далеко ходить, те же Ягода с Ежовым, и то были расстреляны. Воспоминания оставить смогли очень немногие из них. «Записки чекиста» — редкий пример мемуаров, написанных репрессированным сотрудником НКВД. Михаилу Шрейдеру повезло, он был арестован как раз незадолго перед тем, как сменился шеф НКВД, и сделанное предыдущим шефом оказалось преступным вредительством. Не могу сказать, чтобы рассказы о таких поворотах судьбы, когда чекисты оказывались заключенными, сильно огорчали, но все же в этой книге пугает множество примечаний вот такого вида:
Гай М. И. — комиссар госбезопасности 2-го ранга, начальник особого отдела ГУГБ НКВД СССР. Расстрелян в 1938 году.
Реденс С. Ф. — комиссар госбезопасности 1-го ранга, нарком внут ренних дел Казахской ССР. Расстрелян в 1940 году.
Люстингурт Р. А. — майор госбезопасности, зам. начальника УНКВД по Горьковской области. В 1938 году назначен начальником Верхневолжского грузового речного пароходства, но вскоре арестован. Расстрелян в 1939 году.
Лебедев С.И. — майор госбезопасности, начальник УНКВД по Тульской области, расстрелян в 1938 году.
Молчанов Г.А. — комиссар госбезопасности 2-го ранга, нарком внутренних дел Белорусской ССР. Расстрелян в 1937 году.
Так ли уж был неправ Шрейдер, когда на одном из первых допросов ему пришло в голову, что, возможно, в стране произошел фашистский переворот? Его рассказы о пытках, во всяком случае, наводят на эту мысль.
А вот одна из наиболее тронувших меня историй из книги. Очень хотелось бы знать, кто был ее героем и что с ним сталось дальше.
Некоторые интеллигентные люди крайне болезненно реагировали на следовательскую нецензурную брань. С нами в камере сидел профессор, уже старик. Его вызвали чуть ли не на первый допрос, и приблизительно через час-два он вернулся в приподнятом настроении.
— Как дела? — бросились к нему с расспросами.
— Слава богу, избавился! — усмехнувшись, сказал он. Я подписал, что являюсь шпионом.
— Зачем вы это сделали? Вас били? — посыпались вопросы.
— Нет, не били! — ответил он.
— Так зачем же вы подписали на себя напраслину?! Разве вы шпион?
— Конечно, нет, — ответил профессор и тут же обратился к кому-то из нас: — Товарищи, дайте кто-нибудь папиросу… Никогда в жизни не курил, но сейчас мне надо закурить.
Он взял папиросу, сделал затяжку, закашлялся, стал вытирать со лба выступивший пот, вздохнул и стал рассказывать:
— Меня встретили очень любезно двое юношей, лет по двадцать — двадцать два, не больше, каждому. И один из них сразу же обратился ко мне, как к родному отцу, на «ты»: «Ну что, долго будешь тянуть волынку? Рассказывай о своей шпионской работе!» Я сказал им, что я русский, советский человек, никогда шпионажем не занимался. Тогда второй юноша стукнул кулаком по столу и назвал меня… — Тут старик сделал паузу, не будучи в силах произнести следовательскую заборную пакость, и, наконец подобрав нужные слова, закончил: —…назвал меня… старым женским половым органом. Услышав такое омерзительное обращение, я им сказал: «Молодые люди, пожалуйста, не надо так выражаться. Избавьте меня от таких выражений. Я подпишу вам все что угодно…» Один из них хлопнул меня по плечу и похвалил, сказав: «Вот и молодец!» Они написали, что я кем-то был завербован в какую-то разведку, не то немецкую, не то французскую или в обе вместе. Затем прочитали мне текст, и я подписал. После чего, представьте, оба вежливо пожали мне руку… И вот я здесь…
Мы были ошеломлены, возмущены, но никто не смог осуждать поведения ученого, так как все мы уже знали о тех страшных пытках, которые в то время применялись, и, может быть, старик по-своему был прав, что предпочел избежать пыток. Расстреляли ли его как шпиона или нет, мне неизвестно.
Чекист Шрейдер профессора не понял.
No comments:
Post a Comment