Эвакуатор. Дмитрий Быков

Часто и с удовольствием слушаю записи лекций Быкова по литературе, особенно «Открытые уроки». Передача «Один» гораздо хуже, там он недостаточно глубоко копает, отвлекается на мелочи, скачет от темы к теме, но все равно интересно, потому что литературу и историю литературы он знает превосходно и может сказать очень многое, неграмотному человеку вроде меня неочевидное. Знаю, что он написал несколько биографий, включая биографию Маяковского для ЖЗЛ, которую очень хочу прочитать. Но сначала меня потянуло на его беллетристику. Знаю, что вкусы Быкова с моими совпадают очень редко — я, в общем, очень хорошо отношусь к Кортасару и Гессе, которых он не любит, но зато я равнодушен к «Анне Карениной» и к большей части того, что написал Пелевин. Но шанс на то, что его книги мне понравятся, все-таки был. Не вышло.

Книга вышла в 2005 году, в 2006 получила премию имени Стругацких. Написана она была, видимо, под тяжелым впечатлением от терактов 2002-2004 годов, поэтому все в книге очень печально. Фон — умирание страны. Все рушится, все взрывается, все об этом знают и готовы бежать, было бы куда:

После взрыва в Сокольниках понеслось: то ли последний и решительный штурм, к которому готовились все эти годы, то ли первая атака объединенного ислама, то ли — и эту догадку было уже не отогнать, — хаотическое осыпание самой системы, в котором радикальный ислам был уже не виноват ни сном, ни духом.

Бабахало по два-три раза в неделю, то в Москве, то в области, то на южных окраинах, то в Сибири, то на Дальнем Востоке, в непредсказуемых местах и без всякой логики. Всего ужасней были традиционные внутренние репрессии в ответ на внешние атаки — словно паралитик не в силах был отогнать ос и лупил самого себя по тем местам, до которых мог дотянуться. Зрелище было не столько пугающее, сколько жалкое. Никто уже не сомневался, что государство недееспособно, обречено и рухнет в самом скором времени — тем более, что взрывать оказалось на диво легким делом. Взрывчатки хватало, шахиды уже не требовались — радиоуправляемый заряд в сумке взрывался во время часа пик, на концерте, в музее, среди ночи падал жилой дом, в Ульяновске причиной взрыва называли утечку газа, а в Братске — тектонический сдвиг из-за внезапного таяния мерзлоты; случалась двух-трехдневная пауза, и бабахало опять, на этот раз в троллейбусе, и вот что мучило ее вдвойне — люди научились с этим жить, приспосабливаться; человек опять доказал свою исключительную адаптивность — из обреченных домов вдруг среди ночи, за час до взрыва, высыпали жильцы, иногда даже успевали вызвать милицию, найти и обезвредить взрывчатку; в заминированный троллейбус садилось меньше народу (интервью со счастливцами, избежавшими судьбы, почти ежедневно печатала «Вечерка» — «И тут-то я и почувствовал: нехорошо! Ну его, думаю, пойду пешком. Надо бы мне, конечно, в милицию — но кто бы поверил?!»). Народным бунтом не пахло, хотя в иное время двух таких терактов с лихвой хватило бы для низвержения власти, — но Россия подтверждала еще одно страшное предположение, доказывая свою неодолимую природность: в иное время довольно было крошечного толчка, чтобы обрушить всю конструкцию, — теперь же все словно спали, и конструкция медленно гнила, обваливаясь по частям. Если бы вся она сгорела в одночасье, что-то стальное в ней могло уцелеть, — но в болоте перегнивает любое железо. Не было не только революции, но и сколько-нибудь заметного ропота; для ропота был не сезон, и никакие взрывы не могли ускорить время, как не может взрыв или пожар на волжском льду ускорить приход весны. Эта полная независимость истории от человека была всего невыносимей, но нельзя ходить по кругу вечно — круг изнашивается; это теперь и происходило, и террористы, скорее всего, были действительно ни при чем.

Несмотря на развал, жизнь продолжается по инерции. Даже выходит глянцевый журнал «Офис», где работают два главных героя — дизайнер Катя и компьютерщик Игорь. Перефразируя Мюнхгаузена, в наше время иметь профессию дизайнер или компьютерщик — все равно, что не иметь никакой. Вот они, собственно, и есть никто. Делают никому не нужную работу, тихо ее ненавидя и не получая от этого никакого удовольствия. Кроме работы, они ненавидят соседей в метро:

В метро попался вагон, в котором ехали одни монстры: так бывает, причем именно тогда, когда мы особенно уязвимы. Особенно ужасна была пара уродов, с узкими, вытянутыми черепами, с фанатичными черными глазами, оба в рубище, в пропыленных тряпках цвета советских тренировочных штанов, она еще застала такие. Оба мрачно смотрели вперед, крепко держась за руки, — вероятно, брат и сестра, жертвы пьяного зачатия; ну правильно, что ж — уроды должны держаться вместе, крепче хвататься друг за друга, откуда нам взять другую опору?

Ненавидят родственников:

Родня; как хорошо, что у меня мало родни. Закатки, огурки-помидорки. Ненавижу! Ненавидела еще в общаге, и особенно — когда приезжали в ДАС эти родственнички, останавливались, подселялись, привозили с собой всякое, бегали осматривать Москву… ну, не ужас ли? Ведь говорить все равно было не о чем. Сидели, ласкали друг друга глазами. А как иначе? — нельзя: родня.

Ненавидят проезжать через Сухиничи (что бы и где бы это ни было):

Катька ненавидела проезжать через Сухиничи, — зрелище было невыносимое.

Ненавидят свое детство и себя:

Школы Катька не любила и ничего ей не простила, — потому, вероятно, что ни одна из ее школьных проблем до сих пор не исчезла, и поди теперь пойми: это в школьные годы чудесные ее научили ненавидеть себя, ждать от людей только худшего, прятать свое лучшее — или сама она с детсада, а то и с рождения была такой.

Слова «ненависть», «ненавижу» и подобные встречаются в тексте 26 раз. Для разнообразия герои иногда «терпеть не могут» (одеваться и копченую рыбу) или просто «не любят» (шить и особенно Катькиного мужа). Вместо мужа Катька предпочитает полюбить Игоря. Несмотря на роман, жизнь дизайнеров-компьютерщиков сера и уныла, особенно в распадающейся России, и поэтому они придумывают себе игру, как будто Игорь — инопланетянин, прилетевший на Землю, чтобы спасти (эвакуировать, откуда и название) нескольких избранных землян. Самой избранной из всех, конечно, как будто становится Катька. Игорь предлагает ей самой выбрать пять человек, которых можно взять с собой. Довольно долго она мучается выбором, но в конце концов все пять как будто найдены и все дружно как будто улетают на планету Игоря. После этого там еще несколько сюжетных поворотов в их игре, но мне стало ужасно жаль времени, потерянного на чтение, и Быков прекратил дозволенные речи. Мне не понравились главные герои. Мне не понравился язык Быкова, лекции он читает иначе. Мне не понравились затянутые и неинтересные рассуждения о рае, аде и боге, хотя ради них, видимо, книжка и написана — она про избрание и спасение. Мне не понравилось, что он не умеет писать без матерщины. Мне не понравилась эта книга и я не буду больше читать Быкова. Вот о Маяковском только прочитаю, и все. Возможно, другие книги у него лучше, но ничего не попишешь, не сложилось. Примерно так же у меня не сложилось с Ивановым — я прочитал «Географ глобус пропил» и больше уже ничего читать не буду, хотя его и хвалят.

Зато мне понравились стихи в книге. Стихи, как известно, в книгах бывают либо известные, либо плохие. Но Быков не зря прекрасно знает литературу. Он нашел замечательные, но неизвестные стихи, некоторые мне очень понравились. Например, «Поющая половица» Юрия Поликарповича Кузнецова:

Среди пыли, в рассохшемся доме
Одинокий хозяин живёт.
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.

Гром ударит ли с грозного неба,
Или лёгкая мышь прошмыгнёт, –
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.

Но когда молодую подругу
Проносил в сокровенную тьму,
Он прошёл по одной половице,
И весь путь она пела ему.