Эволюция человека. Александр Марков

О первой книге Александра Маркова я недавно писал: Рождение сложности. Там я написал фразу, которая должна была бы относиться ко второй книге: я всегда знал, что человек произошел от обезьяны, но теперь я еще и понимаю, как. Вторая книга (в двух томах) посвящена эволюции одного из видов обезьян, человека разумного. Это Марков настаивает на том, чтобы человека рассматривать именно так, как одну из обезьян. В первой части речь идет о происхождении человека, об эволюционном древе и его ветвях. Ардипитеки, австралопитеки, парантропы, эректусы, неандертальцы...

Говоря об особенностях эволюции человека, Марков отмечает два связанных процесса: феминизацию (утерю подчеркнутых мужских признаков, вроде горбатой серебристой спины самца гориллы или клыков самца шимпанзе) и ювенилизацию (сохранение у взрослых особей черт, типичных для детей).

По форме черепа, структуре волосяного покрова, размеру челюстей и зубов человек больше похож на детенышей обезьян, чем на взрослых. Многие из нас надолго сохраняют любознательность и игривость — черты, свойственные большинству млекопитающих только в детстве, тогда как взрослые звери обычно угрюмы и нелюбопытны. Поэтому некоторые антропологи считают, что важную роль в эволюции человека сыграла неотения, или ювенилизация, — задержка развития некоторых признаков, ведущая к сохранению детских черт у взрослых животных.

Кстати, похоже, что аналогичная история произошла в эволюции собак. Я когда-то читал рассказы о вот этих экспериментах Беляева, и они меня просто ошарашили:

Авторы обращают внимание на то, что искусственный отбор на пониженную агрессивность в ходе одомашнивания у некоторых млекопитающих привел к ювенилизации ряда признаков. В частности, они упоминают знаменитые эксперименты Д. К. Беляева и его коллег по одомашниванию лисиц (Трут, 2007). В этих экспериментах лисиц отбирали на пониженную агрессивность. В результате получились дружелюбные животные, у которых во взрослом состоянии сохранялись некоторые "детские" признаки, такие как вислоухость и укороченная морда. Похоже на то, что отбор на дружелюбие (у многих зверей это "детский" признак) может в качестве побочного эффекта приводить к ювенилизации некоторых других особенностей морфологии, мышления и поведения. Эти признаки могут быть взаимосвязаны — например, через гормональную регуляцию.

Ключом к появлению человека Марков считает изменения климата. Получается так, что влажные периоды совпадают с переворотами в палеолитической технике, а возможно, и с эволюционными переломами:

Африканский климат в течение последних 5 млн лет многократно менялся с засушливого на влажный и обратно. Одной из причин этих изменений является прецессия (изменение наклона) земной оси с периодом около 25 тыс. лет. Наклон оси влияет на интенсивность муссонов, от которых зависит количество дождей, проливающихся на Африку. В дождливые периоды в Средиземном море возле дельты Нила откладываются слои сапропеля — богатого органикой ила. В последовательности из сотен таких слоев, образовавшихся за миллионы лет, прослеживается более крупномасштабная периодичность — 100- и 412-тысячелетние циклы, связанные с изменением эксцентриситета земной орбиты. Некоторые (хотя и не все) периоды более интенсивного отложения сапропеля совпадают с увеличением глубины больших восточноафриканских озер, о чем свидетельствуют глубоководные озерные отложения. Один из периодов максимальной глубины озер совпадает с появлением олдувайских орудий, а следующий такой период приходится на момент перехода к ашелю. Возможно, кратковременные дождливые периоды на фоне общего нарастания аридизации стимулировали эволюцию гоминид

Очень обнадеживает в смысле перспектив рода человеческого вот такое наблюдение:

То, что представители всех изученных в этом отношении человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшим критерием при выборе брачного партнера, — это установленный факт. По крайней мере они так говорят (есть данные, что женщины при этом отвечают честно, а вот мужчины лукавят; см. ниже). Известно также, что интеллект положительно коррелирует с физическим здоровьем и является надежным показателем качества генов. Иными словами, интеллект — отличный "индикатор приспособленности", что делает выбор умных партнеров эволюционно осмысленным

Впрочем, это не единственный критерий отбора. В полном соответствии с теориями Ивана Антоновича Ефремова красота тесно связана с качеством генов:

Хорошим показателем "качества генов" у людей являются привлекательные черты лица. Впрочем, в этой фразе телега стоит впереди лошади: на самом деле это отбор позаботился о том, чтобы нам казались привлекательными как раз такие черты лица, которые свидетельствуют о высоком "качестве генов". Существуют даже прямые данные, показывающие, что репродуктивный успех как мужчин, так и женщин в современном индустриальном обществе положительно коррелирует с внешней привлекательностью

В эволюции человека сыграли роль и очень любопытные механизмы эволюции, о которых очень часто забывают на фоне естественного отбора, такие как половой отбор и родственный отбор — механизмы, дающие поразительные и неожиданные результаты. Вот, например:

среднестатистический образованный англичанин свободно владеет 20 тыс. слов и совсем не редки люди со словарным запасом в 100 тыс. и более слов. Зачем нужна такая избыточность?

Одно из возможных объяснений состоит в том, что "лишние" слова (и, соответственно, избыточные лингвистические способности человеческого мозга) развились под действием полового отбора как средство демонстрации собственной приспособленности или качества своих генов. Смелая гипотеза о том, что лингвистическая избыточность является аналогом павлиньего хвоста, косвенно подтверждается следующими обстоятельствами. Во-первых, известно, что словарный запас человека сильно коррелирует с уровнем интеллекта. Во-вторых, как мы уже знаем, интеллект является надежным показателем "качества генов" (например, имеется положительная корреляция между интеллектом и симметричностью тела, которая, в свою очередь, служит одним из лучших индикаторов качества генотипа и наследственного здоровья). В-третьих, представители самых разных человеческих культур считают интеллект (наряду с добротой и пониманием) важнейшей характеристикой привлекательного брачного партнера.

Очень неожиданной показалась идея о том, что моногамность у человека является не поздним культурным явлением, а эволюционной адаптацией. По Маркову, ее появление было вызвано примерно следующей цепочкой событий. Сначала в результате изменений климата большие лесные территории превратились в саванны. Человечеству пришлось слезть с деревьев и найти себе новый способ добывания пищи. Люди перешли к коллективной охоте. Такая охота требует совместных действий, взаимного доверия, а значит, низкого уровня внутригрупповой агрессии. А моногамность является отличным способом снижения этой самой агрессии. Достаточно посмотреть, как ведут себя повстречавшиеся самцы горилл, ведущих гаремный образ жизни, шимпанзе, для которых типична неразборчивость в связях и бонобо, такие же моногамные, как люди.

Кстати, по поводу климата. Когда-то я читал книгу «Человек — ты, я и первозданный» Яна Линдблада. С тех пор мне очень нравилась теория о том, что человек произошел от предков, живших на берегах рек и озер, и поэтому многие особенности строения человеческого тела приспособлены для плавания и ныряния. В истории, рассказанной Марковым, для этой теории места нет. У него получается, что человек перешел к прямохождению в сухой саванне. Линдблад задает вопрос, который мог бы стать его козырной картой:

Итак, обезьяна поспешила выйти на просторы саванны, скинула волосяной покров и бросилась вдогонку за газелями и прочими быстроногими животными. Охотящийся гепард развивает скорость больше ста километров в час. Человек может пробежать полтора километра со скоростью не выше двадцати пяти километров в час, стометровку – максимум тридцати шести! И – внимание! Вне сомнения, только Homo sapiens достиг такой резвости, его предшественники на генеалогическом древе гоминидов были куда более мешковатыми. Быстрая четвероногая обезьяна может развить скорость около шестидесяти километров в час. Зачем же такому быстроногому животному терять в скорости, поднимаясь в саванне на две ноги?

По мнению Линдблада, совершенно незачем, а человек стал прямоходящим по совершенно другой причине — так удобнее бродить по шею в воде, нащупывая ногами съедобности на дне. Получилось, однако, так, что я недавно дочитал еще одну книгу, о которой еще не писал, это «Рожденные бегать» Кристофера МакДугала (у нас перевели, я считаю, ошибочно: «Рожденный бегать», Кристофер Макдугл). МакДугал как раз отвечает на вопрос Линдблада. Да, человек не может бегать так быстро, как гепард или антилопа. И ему это было не нужно, потому что он отлично приспособился к редкому способу охоты — охоте на выносливость. Человек — идеальный бегун на длинные дистанции. Он можно бежать так долго, что намеченная жертва рухнет от изнеможения и перегрева и ее можно будет взять голыми руками. Так что теория МакДугала гораздо лучше уживается с тем, о чем рассказывает Марков, а догадки Линдблада, к сожалению, видимо, ошибочны.

Вторая часть книги посвящена эволюционной психологии, то есть происхождению человеческой психологии, ее связи с психологией животных. Животные, как и человек, способны к сопереживанию, использованию орудий, бескорыстной помощи друг другу, планированию своего будущего, пониманию чужих поступков. Разница только в одном:

Ключевое значение имеет емкость КРП, измеряемая количеством идей, образов или концепций, с которыми исполнительный компонент рабочей памяти может работать одновременно. Специально для читателей с высоким уровнем компьютерной грамотности поясню, что компьютерным аналогом КРП является не оперативная память (которая больше похожа на ДРП, хотя сходство очень неполное), а регистры процессора.

Эту важнейшую характеристику рабочей памяти называют объемом кратковременной рабочей памяти (ОКРП) (по-английски — short-term working memory capacity, ST-WMC). Многочисленные эксперименты показали, что у человека ОКРП ~ 7 (хотя некоторые исследователи склоняются к более осторожным оценкам и предпочитают говорить о величине 7 ± 2). Большинство других животных не может обдумывать комплексно, как часть единой логической операции, более одной, от силы двух идей (ОКРП < или = 2).

Затем Марков на примерах рассказывает, как устроены механизмы мозга, память, элементы принятия решений. Оказывается, например, что при вспоминании чего-либо в мозге происходят почти такие же процессы, как при наблюдении этого. И, между прочим, когда мы воображаем что-то, опять-таки процессы аналогичны тем, которые происходили бы, случись это в реальности. Затем автор раскрывает загадку сна — зачем он нужен:

Это навело ученых на мысль, что гиппокамп во сне многократно "прокручивает" полученную днем информацию, что, вероятно, способствует ее лучшему запоминанию — "протаптыванию дорожек" в нейронных сетях.

Однако активная роль гиппокампа в процессе закрепления памяти во сне не является окончательно доказанной. Существует альтернативная гипотеза, согласно которой медленный сон способствует закреплению декларативной памяти просто потому, что это самая глубокая фаза сна, во время которой мозговая активность снижается до минимума, причем отношение "осмысленных" (важных, сильных) сигналов к различным "шумам" становится максимальным.

Оказалось, что даже политические предпочтения имеют свое объяснение в структуре мозга:

Исследования последних лет показали, что политические пристрастия людей определяются не только рассудочными умозаключениями. Эти пристрастия, по-видимому, уходят корнями в более глубокие слои психики и даже в физиологические свойства организма. Было показано, например, что страх заболеть коррелирует с негативным отношением к иностранцам (Faulkner et al., 2004), а приверженность "своей" социальной группе (например, патриотизм) — с развитостью чувства отвращения (Navarrete, Fessler., 2006). Выяснилось также, что у консерваторов (здесь и далее эти термины используются в том смысле, в каком их принято употреблять в США. Для американцев "консерватор" — это противник абортов, гей-парадов, исследований стволовых клеток, генно-модифицированных продуктов, иммигрантов и теории Дарвина, сторонник войны в Ираке и Афганистане и роста расходов на вооружение) по сравнению с либералами в среднем больше размер миндалевидных тел. Эти подкорковые участки мозга играют важную роль в эмоциональной регуляции поведения и связаны, в частности, с чувством страха. Зато передняя поясная кора у консерваторов развита слабее, чем у либералов. Этот участок коры выполняет много разных функций. В том числе он связан с любовными переживаниями, сексуальным возбуждением и сознательным восприятием боли (как своей, так и чужой).

С помощью блестящей шутки Марков убивает напрочь идею, популярную еще в XIX веке (ее еще Достоевский раскритиковал словами Разумихина в «Преступлении и наказании»), что преступники невиновны в совершенных преступлениях, потому что у них, мол, такая структура мозга, и их не винить нужно, а жалеть:

Знаете ли вы, что генетики нашли в геноме человека фрагмент, присутствие которого в несколько раз повышает вероятность того, что человек станет убийцей? Такой фрагмент действительно найден, и статистические данные, подтверждающие его влияние на вероятность совершения тяжких преступлений, обширны и убедительны. Значит ли это, что мы должны давать поблажку преступникам — обладателям этого генетического фрагмента? Судить их менее строго? Ведь они не виноваты, что им достался такой геном. Им действительно труднее воздерживаться от убийств, чем остальным людям. Или, может быть, нужно срочно разработать какие-то медицинские средства, препятствующие работе этого генетического фрагмента? Подозреваю, что правильный ответ на все эти вопросы — твердое "нет". Почему — станет ясно каждому, когда я скажу, как называется этот фрагмент генома. Он называется игрек-хромосома.

А вот какие биологические основания лежат под тем, что у нас называется «государством», «партиями», «президентом» и тому подобным:

В обществе с крайне жесткой иерархией, основанном на подчинении и деспотизме, альфа-самец может монополизировать доступ ко всем самкам группы. В этой ситуации подчиненные самцы, насильственно отстраненные от участия в размножении, заинтересованы в том, чтобы научиться "договариваться" друг с другом и образовывать альянсы с целью свержения тирана. Дело это рискованное и к тому же требующее от заговорщиков немалых умственных усилий. Каждый из них заинтересован в том, чтобы, с одной стороны, максимизировать шансы на успех предприятия, с другой — поменьше рисковать самому, то есть по возможности загребать жар чужими руками. С третьей стороны, нельзя, чтобы товарищи по заговору заподозрили, что их подставляют: нужно еще и заботиться о своей репутации среди заговорщиков. С четвертой, нужно позаботиться о выгодном для себя "переделе власти" в случае успеха (желательно, конечно, самому занять место низложенного тирана, потеснив товарищей по заговору).

Тиран, со своей стороны, может использовать несколько разных стратегий для того, чтобы свести к минимуму вероятность бунта. Он может заблаговременно изгонять из группы всех молодых самцов — тогда получатся небольшие разрозненные гаремные коллективы, как у горилл. Это приемлемо до тех пор, пока между группами нет острой конкуренции и пресс хищников не слишком велик. Если внешние угрозы усиливаются, ослаблять группу изгнанием молодежи становится невыгодно. Вожак может действовать и более тонко, например, заручаясь поддержкой низкоранговых самцов — своеобразных "шестерок", которые в обмен на благосклонность вождя охотно помогут ему удерживать среднеранговых самцов в рамках дозволенного. Так действовал, к примеру, Иван Грозный, опираясь на опричников в борьбе с боярами. Эта стратегия очень типична для тиранов.

По-видимому, гаремно-деспотические варианты общественного устройства, хоть и создают некоторые предпосылки для развития интеллекта, вряд ли могут стать основой для взрывообразного роста мозга, какой наблюдался в некоторые периоды истории гоминид. Все-таки деспотизм делает ставку в первую очередь на силу и лишь во вторую — на хитрость и манипулирование сородичами. Вспомним боковую ветвь эволюции гоминид — парантропов, у которых, вероятно, была гаремная система. Их мозг так и остался сравнительно небольшим (см. главу "Двуногие обезьяны", кн. 1).

При более эгалитарных (равноправных) взаимоотношениях между членами группы предпосылок для эволюции интеллекта становится больше. Хотя бы потому, что появляется больше степеней свободы — больше разных способов повысить свой репродуктивный успех, гибко меняя свое поведение в зависимости от ситуации. В эгалитарном социуме успех у приматов зависит от силы меньше, а от ума — больше, чем в деспотическом. Не только самцы, но и самки теперь могут получить репродуктивное преимущество благодаря умению манипулировать поведением сородичей.

А еще «политикой»:

В эгалитарном обществе самец не может монополизировать доступ к самкам, просто надавав конкурентам оплеух. Они объединятся и быстро поставят выскочку на место. Приходится хитрить. Приходится искать более изощренные способы соблазнить побольше самок в обход соперников — причем эти способы должны не только быть привлекательными для прекрасного пола, но и не вызывать слишком большого раздражения у самцов-конкурентов. Естественный отбор будет благоприятствовать таким самцам, которые сумеют спариться с максимальным числом самок и при этом выглядеть честными, благородными и целомудренными джентльменами в глазах других самцов. Дело это нелегкое и требующее мозгов.

А вот какой механизм лежит в основе сочувствия. Он очень похож на механизм памяти и воображения:

Несколько лет назад ученые обнаружили, что сочувствие — это не образное выражение, а вполне буквальное. Оно обусловлено способностью человека реально переживать воображаемые ситуации и ощущения, например те, которые описывает ему собеседник. Несмотря на воображаемость ситуации, в мозге слушателя возникает вполне реальное возбуждение тех самых нейронов, которые возбудились бы, случись подобное с ним самим. В центрах отвращения возникает возбуждение в ответ на рассказ о неприятных переживаниях товарища, в центрах тактильных ощущений — в ответ на информацию о тактильных ощущениях, то же и с центрами боли. Так что на языке нейрофизиологии сочувствие — это адекватное возбуждение нейронов в ответ на воображаемый сигнал.

Затем мы переходим к возможным ответам на вопрос о том, почему же именно человек стал разумным, а не какое-либо другое животное:

У нас есть несколько хороших кандидатов на роль таких "деталей": группы из нескольких моногамных семей, пониженная внутригрупповая агрессия (а также, возможно, низкий уровень иерархичности и деспотизма в коллективах), здоровый интерес к тушам крупных травоядных в саванне, острая необходимость быстрой разделки этих туш, что подталкивало гоминид к изобретению самодельных каменных орудий, двуногость, освободившая руки и создавшая тем самым дополнительные предпосылки для развития орудийной деятельности (а заодно и областей мозга, отвечающих за координацию движений рук), острая межгрупповая конкуренция (из которой, возможно, вытекала и необходимость межгрупповых альянсов). Может быть, какие-то из этих факторов — или все они вместе — спровоцировали небольшое увеличение мозга у ранних Homo, что как раз и вывело их на рубеж, с которого может стартовать макиавеллиевское или фишеровское убегание.

Есть еще версия, что эволюционный "счастливый жребий" выпал гоминидам в связи с тем, что наши предки в какой-то момент стали экологически доминирующими животными, и с тех пор главными факторами отбора стали для них не внешние, а внутренние, социальные проблемы. Голод и хищники отступили на второй план, а на первый вышли макиавеллиевские факторы.

Отлично написана глава об альтруизме. Оказалось, что альтруизм лежит практически в основе поведения различных животных и эволюции вообще. Даже у дрожжей автор находит примеры любви к ближнему. Это, правда, не мешает существованию обманщиков, которые стараются получить выгоду за счет альтруизма других. Но альтруизм все равно побеждает благодаря любопытнейшему парадоксу:

может возникнуть ситуация, которая интуитивно кажется невозможной: в каждой отдельной популяции процент носителей "генов альтруизма" неуклонно снижается (альтруисты всегда проигрывают в конкуренции своим эгоистичным сородичам), но если мы рассмотрим все популяции в целом, то окажется, что в глобальном масштабе процент альтруистов растет.

Звучит нелепо, но объясняется очень просто. Потом мы переходим к некоторым особенностям альтруизма в природе. Например, вводится понятие «парохиального альтруизма», альтруизма, направленного только на членов своей группы.

При помощи математических моделей было показано, что альтруизм мог развиваться только в комплексе с ксенофобией — враждебностью к чужакам. В условиях постоянных войн с соседями сочетание внутригруппового альтруизма с враждебностью к чужакам обеспечивает наибольшие шансы на выживание и успешное размножение индивидуума. Получается, что такие, казалось бы, противоположные свойства человека, как доброта и воинственность, развивались в едином комплексе: ни та, ни другая из этих черт по отдельности не способствовала бы репродуктивному успеху их обладателей.

Последняя глава посвящена ситуациям, в которых наша психология дает сбои, в ней происходят конфликты, а решаются они вовсе не с помощью логики и разума: влияние тактильных ощущений на принятие решений, когнитивный диссонанс и его разрешение, конфликт между недооценкой собеседника и переоценкой себя, конфликты между врожденными представлениями о внешнем мире и реальным миром, религия как продукт эволюции. Ну, и, наконец, эпилог, где Александр Владимирович рискует спрогнозировать дальнейший ход эволюции человека.