/* Google analytics */

Thursday, December 22, 2011

Саргассы в космосе. Андре Нортон

Полез сейчас в интернет и очень удивился. Оказывается, на русском языке «Саргассы в космосе» впервые издали в 1969 году. Для меня эта книжка очень твердо ассоциируется с постсоветским книжным раздольем, когда она попалась мне году в девяносто первом. Она сильно отличалась от привычных и зачитанных Шекли, Брэдбери, Азимова. Никто из них космических опер не писал, а тут, пожалуйста, космические торговцы, космические туземцы, космическое кладбище космических кораблей, куда космические бандиты заманивают космических авантюристов. (Странно, я был уверен, что там должна была быть космическая красавица, которая много лет прожила на этой космической планете, перед тем как спасла авантюристов (а они — ее), но когда заглянул мельком в текст, ничего похожего не нашел.) Да еще к тому же и сериал, потому что за «Саргассами» пошел «Зачумленный корабль», за ним еще что-то про кошек и другие книги про «Королеву Солнца» (это такой очень космический корабль)... Успех был такой, что вышло аж целых четыре перевода, один из которых принадлежал Бережкову и Стругацким. Теперь уже и не выяснить, в каком переводе я читал ее впервые, а в каком — сейчас. Но чей бы он ни был, дочитал я книгу с трудом. Казалось бы, этот бездумный жанр должен хорошо пойти — едешь себе в троллейбусе, а вокруг бластеры, инопланетяне, метеорные потоки... Ан нет, скучновато. Даже среди космических опер хочется найти что-то особенное. Мне кажется, что «Саргассы» (да и другие книги Нортон) не подходят. Мда. Будем искать (c).

Sunday, December 18, 2011

Робинзоны. Даниэль Дефо, Иоганн Висс

«Жизнь и необычайные удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь лет в полном одиночестве на необитаемом острове у берегов Америки, близ устья великой реки Ориноко, куда он был выброшен кораблекрушением, во время которого весь экипаж корабля, кроме него, погиб, с изложением его неожиданного освобождения пиратами; написанные им самим». Даниэль Дефо «Дальнейшие приключения Робинзона Крузо, составляющие вторую и последнюю часть его жизни, и захватывающее изложение его путешествий по трём частям света, написанные им самим». Даниэль Дефо «Швейцарский Робинзон». Иоганн Висс

Темным и холодным осенним вечером я сидел дома и смотрел документальный фильм о Галапагосах. Между делом там упомянули остров Робинзона Крузо (известный также как остров Мас-а-Тьерра в составе архипелага Хуан Фернандес). И так вдруг мне захотелось перечитать эту книгу... Мне было лет, наверное, семь, когда я читал эту маленькую зеленую книжечку, но помню я ее неплохо. Возможно, просто потому что книга давно растащена если не на цитаты, то хотя бы на всем известные сюжеты. А может быть, благодаря совершенно гениальным иллюстрациям Жана Гранвиля — наверняка все видели ту гравюру, на которой Робинзон в своей дурацкой шляпе с ужасом рассматривает след босой ноги на песке. Вообще-то, конечно, Дефо сотворил чудо, в наши дни уже вряд ли возможное — он придумал новый сюжет. Уж сколько с тех пор появилось историй о людях, заброшенных даже не на остров, а просто в глушь, и все они называются одним и тем же словом, робинзонады.

Wednesday, December 14, 2011

Две разные одинаковые книги. Александр Розов, Вячеслав Рыбаков

Неандертальский томагавк в астроархеологии. Александр Розов
Наши звезды (Звезда Полынь. Се творю). Вячеслав Рыбаков

Итак, Розов. Я уже читал несколько его книг: «Депортацию», «Созвездие Эректуса», «Солнце на парусах», «Сердце Змеи 200 лет спустя» (об этой книге я тут уже писал), и вот теперь — «Неандертальский топор в астроархеологии». Розов предсказуем. Конечно, это социальная фантастика. Как пишет сам автор в маленькой саморецензии (сам автор, сам редактор, сам рецензент, сам издатель), это «некая попытка футурологии — возможно, слишком оптимистичная, но примерно в рамках возможного. Сколько-то космоса (включая и дальний). Сколько-то довольно специфической политики. Сколько-то детективных историй с элементами боевика». На самом деле, космоса, политики и детективных историй там полно. В конце XXII века Земля отправляет несколько космических кораблей на поиски потерянных земных колоний. Но колонисты были не простые. Они принадлежали к этакой секте последователей Ивана Ефремова и намеревались строить не больше, не меньше, а братство Великого Кольца. На принципах, сами понимаете, равенства и справедливости. «Ковчеги» колонистов попадали в самые разные природные условия и в тех случаях, когда они выжили, они породили разнообразные сообщества, исследованием (и исправлением) которых и занимается Розов на протяжении большей части книги. Основная мысль книги сформулирована с типичной для Розова элегантностью: «Любая универсальная этика приходит к какой-нибудь ...» (прошу прощения, но мне пришлось стать, наверное, первым редактором в жизни Розова и передать этот принцип в сокращенном виде).

Дилогия Рыбакова «Наши звезды» включает в себя две книги: «Звезда Полынь» и «Се, творю». Где-то совсем рядом с нами, почти в наше время, находятся люди, готовые работать ради мечты — полета в космос. Но с оговоркой. Они готовы работать только на Родине и только на Родину. Но такие люди это еще не фантастика. Фантастика начинается, когда находится еще и очень богатый человек, готовый вкладывать деньги в эту мечту, причем без особого расчета на обогащение, хотя, в конце концов, даже он начинает интересоваться отдачей от проекта. Тут вдруг выясняется, что кроме обычных плановых работ по мелким улучшениям старых ракет, эти мечтатели придумали что-то принципиально новое.

И с чего мне пришла в голову такая бредовая мысль, что эти книги чем-то похожи? У Розова действие происходит в далеком будущем и других звездных системах, а у Рыбакова — в недалеком будущем и, в основном, на Земле. Хотя и в других звездных системах немножко тоже.

Еще одна разница. Розов, похоже, сам никогда не читает свои книги. Написал, сохранил — в сеть. Написал, сохранил — в сеть. Романтика! А книги Рыбакова, профессионального писателя, вычитаны, и не раз, и самим автором, и редакторами. Впрочем, для данного жанра эта разница не так уж и важна, прелесть социальной фантастики не в писательском таланте.

Дальше. Розов — рационалист. Он размышляет, строит логически последовательные модели. Рыбаков, как говорит он сам, переживает: «Ничего не могу с собой поделать — переживаю. Знаю, что дело это неблагодарное, как правило — бессмысленное, но переживаю все равно. Забавно — пока жил в тоталитарной сверхдержаве, отгороженной от внешнего мира «железным занавесом», переживал за все человечество. Теперь, когда «занавес» лопнул и сгнил, и Россия якобы принялась вливаться в мировую цивилизацию — переживаю главным образом за нее, сердешную». Рационализм он принципиально не воспринимает: «вполне рациональный ум при ущербности мотиваций – это всегда трагедия». Правда, оговаривается, что и «самые высокие мотивации, если нет ума, чтобы хоть отчасти претворить их в обыденную жизнь, тоже трагедия».

Еще одна разница: пишут они о будущем, но смотрят в разные стороны. Рыбаков болеет за настоящее и чуть-чуть грустит о прошлом. Розов смотрит в будущее, а прошлое для него уже прошло.

Так что же, все-таки ничего общего? Есть общее. Во-первых, обе книги насквозь идеологичны. Задача у них одна — убедить читателя в том, что их идеология верна. Убеждают они в разном и по-разному, но задача та же. Во-вторых, обе книги очень выиграли бы в качестве, если бы авторы сократили их вдвое. Оба автора (особенно эмоциональный Рыбаков, конечно) облегчают себе политическую задачу, развенчивая придуманных ими самими оппонентов, которым приписывают удобные для разоблачения заговоры. Понятно, что без этого они рисковали просто не справиться со своей задачей, но все-таки я бы предпочел, чтобы они именно эту часть выкинули из своих книг. Так мало хорошей фантастики и так много плохой идеологии... А Розову, мне кажется, стоило бы поработать с диалогами. Очень уж однообразный жаргон у всех их участников. Он не столько помогает создать портрет персонажа, сколько утомляет своей пустотой.

И в-третьих, в обеих книгах будущее человечества возможно только в космосе. Вот за это я обоим авторам все прощу! Потому что именно об этом я мечтал тридцать-тридцать пять лет назад, прочитав под одеялом с фонариком очередную фантастическую повесть.

Friday, December 9, 2011

Князь Курбский. Филюшкин, Александр

Исследование жизни князя Андрея Курбского. Фигура Курбского приобрела некоторую известность за пределами исторических кругов уже довольно давно. Сначала как часть почти поговорки «переписка Курбского с Иваном Грозным», а затем как фигура первого российского диссидента, вынужденного из-за политических разногласий с властью бежать за границу. Именно в этой роли он чаще всего и появляется в публицистике, причем пишут о нем как сторонники, так и противники.

Филюшкин пытается навести порядок. Для начала он подробно рассматривает историю формирования обоих мифических образов: Курбский-диссидент, борец за свободу, и Курбский-предатель родины. Затем приступает к поиску настоящего Курбского. Он бегло излагает историю жизни и карьеры князя Андрея, и доходит до первых интересных эпизодов, в частности, до штурма Казани в 1552 году. На этой осаде Филюшкин останавливается подробно, потому что эта история потом использовалась Курбским в письмах Грозному как доказательство его безупречной и доблестной службы. В тех письмах князь обвинял Иоанна в неблагодарности, и Филюшкин отмечает неоправданность таких упреков. Затем идет рассказ о военной службе Курбского во время Ливонской войны и Полоцкой кампании, после которой карьера его достигает высшей точки, он становится воеводой Юрьева Ливонского, то есть, фактически, наместником Ливонии. И вот, как говорит автор,

разочаровавшись в военной карьере и не найдя себя на административном поприще, князь начал читать книги, а затем и пробовать себя в качестве писателя. Это-то его и сгубило окончательно.

Тут, видимо, что-то происходит между князем и царем.

Видно, что он сильно на что-то обижен и считает себя оклеветанным, жертвой несправедливого навета. В этой истории как-то замешаны священнослужители, которые то ли сами оклеветали Курбского, то ли не заступились за него и не утешили в беде. Ни беглый воевода, ни царь в своей переписке не «расшифровали» этот эпизод, не рассказали никаких подробностей. Курбский продолжал твердить о несправедливой обиде, а Иван IV утверждал, что предателю досталось поделом. Но о сути «обиды» или проступка ни один из оппонентов не говорит. Лишь Грозный оговаривается, что князь изменил из-за «единого малого слова гневна» – значит, оно все же прозвучало. Причем царь расценил данный инцидент как малозначительный, «малое слово», а на психику Курбского оно, видимо, произвело совершенно сокрушающее впечатление.

Похоже, что князю было, чего бояться, и в 1564 году Курбский бежит из Ливонии в Литву:

Однако первые приключения за границей бывшего наместника Русской Ливонии оказались похожими на знаменитый переход Остапом Бендером румынской границы через дунайские плавни. Рядовые гельметцы, не подозревавшие о договоренностях с литовским командованием, при виде русского боярина страшно обрадовались и решили ему отомстить за все бедствия родной Ливонии. Они арестовали изменника, ограбили его и как пленника повезли в замок Армус. Местные дворяне довершили дело: они унижали князя, издевались над ним, содрали с него лисью шапку, отобрали лошадей. В Вольмар, где, наконец, его встретили с распростертыми объятиями, Курбский прибыл, обобранный до нитки. Позже он судился с обидчиками, но вернул лишь некоторую часть похищенного.

Потрясение от оказанного приема оказалось велико. Контраст с положением юрьевского воеводы и московского боярина был разительным. К тому же князя не оставляло запрятанное глубоко в душе смутное ощущение, что гельметские кнехты были не так уж и неправы: с предателями и перебежчиками везде и в любые времена обходились самым непочтительным образом. Конечно, ливонцы издевались над ним не за то, что он изменил русскому царю, но своим поступком он поставил себя вне закона, и самый последний солдат гарнизона чувствовал себя образцом высокой морали по сравнению с ползающим в гельметской грязи бывшим боярином.

И Курбский встал в позу идейного борца, обличителя тирана, политического эмигранта. В Вольмаре он первым делом потребовал бумагу, чернила и написал гневное письмо царю. Так началась знаменитая переписка Андрея Курбского и Ивана Грозного, благодаря которой князь вошел в историю.

Тут Филюшкин пытается выявить мотивы бегства Курбского: «Так кем же был князь Курбский – шпионом, агентом иностранных спецслужб, как его назвали бы сегодня? Или – психологически сломавшимся человеком, который не смог справиться с охватившим его страхом и, потеряв все мужество и честь, ударился в бега?» По мнению автора, у Курбского были причины искать спасения, хотя виноват, скорее, был он сам. На момент бегства он уже год состоял в переписке с литовскими аристократами и представителями короля, хотя с Литвой шла война. Филюшкин напоминает, что «В принципе, практика склонения представителей знати соседних стран к переходу в подданство другого правителя была в Средневековье распространена довольно широко. Считалось даже, что аристократ в принципе имеет право выбирать господина по своему разумению. И, если он просто предупредит своего былого покровителя, что выбрал другого, – это не считалось изменой. Данная практика называлась «правом отъезда».

Правда, тут же Филюшкин оговаривается, что «К XVI веку московские государи практически ликвидировали право отъезда». Так что измена все-таки была, хотя на самую тяжелую по тем временам измену, обращение в другую веру, Курбский не пошел:

Собственно, Литва была единственной страной, куда русский аристократ мог бежать, не рискуя предать свою веру, – православие здесь пользовалось всеми правами. В то же время, на фоне ограничения прав знати в России, вольности панов и шляхты Великого княжества Литовского смотрелись для многих весьма соблазнительно.

Гораздо более тяжелым обвинением будет обвинение в предательстве своих близких:

Бегство Курбского за границу не было «изгнанием»: Грозный не практиковал высылку за рубеж как вид репрессий. Дворяне сами бежали из-за маячивших в перспективе гонений и в поисках лучшей доли, уже за границей изображая свою измену как вынужденную. Как правило, этот проступок и провоцировал месть властей, казни и ссылки родственников беглецов. Так было с близкими Курбского, Тетерина, Сарыхозина, Нащокина, Кашкарева и др. В глазах царя их род становился «изменническим» и подлежащим искоренению.

И мать, и жена, и сын в тюрьме, собственно, оказались как «члены семьи изменника Родины». Их арест и смерть были спровоцированы именно бегством Курбского, который бросил их в России на неминуемую гибель. Князь не мог этого не понимать, перелезая через юрьевскую стену... Тем не менее он не колебался, оставляя своих родных на произвол судьбы. Его ждало новое «отечество» – Великое княжество Литовское.

Дальше самое любопытное. Автор переходит к жизни Курбского в Литве. Какое-то время князь очень плодотворно повоевал за Литву, в том числе и против московитов. Но когда дело дошло до осады Пскова в 1580 г., он постарался заболеть, покинул войско и вернулся в пожалованное ему имение. Еще до этого он получил возможность участвовать в политической жизни Литвы и «неоднократно привлекался королем в качестве эксперта по «московскому вопросу» в моменты принятия важных политических решений».

В общественной жизни Литвы Курбский тоже участвовал. При том религиозном плюрализме, которым славилась Литва, конкуренция между верами все-таки была. Курбский стал защитником православия. Он снова взялся за книги:

Князь, несмотря на немалый возраст (около 40 лет), стал сам учить латынь и везде искал переводчиков. Он покупал книги, планируемые для перевода. Курбский упоминает, что в числе первых были приобретены сочинения Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина и «Хроника» Никифора Каллиста. Князь буквально по-детски радовался, приобретая святые книги. Он чувствовал себя миссионером, несущим свет веры и истины погрязшим в ереси жителям Великого княжества Литовского.

Вместе с Амброджием в середине 1570-х годов Курбский переводил сочинения Иоанна Златоуста, объединенные в сборник под названием «Новый Маргарит»[123]. К весне того же 1575 года Курбский замыслил сам перевести «Богословие» Иоанна Дамаскина, третью и главную часть его догматического труда «Источник знания». К 1579 году князь перевел и другие части – «Диалектику» со статьей «О силлогизме» и отдельные фрагменты труда Дамаскина.

Переводческая деятельность Курбского увенчалась созданием на рубеже 1570 – 1580-х годов в его кружке свода житий святых, который в XVI веке являлся одним из самых полных собраний сочинений Симеона Метафраста у восточных славян

Вообще же список приписываемых Курбскому и его кружку переводов впечатляет: два отрывка из Цицероновых парадоксов, «Источник знания» Иоанна Дамаскина, «Слово Иоанна Златоуста на пентикостие о святом Дусе», 44 – 47-я беседы Иоанна Златоуста на Евангелие от Иоанна, «От другие диалектики Иона Спакинбергера о силлогизме вытолковано», «Диалог» патриарха Геннадия Схолария, творения Симеона Метафраста, отрывки из хроники Никифора Каллиста Ксанфопула, отрывки из хроники Евсевия Кесарийского, «Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Епифания, епископа Кипрского о восстании из мертвых свидетельство», послание Игнатия Богородице и ответ ему Богородицы, произведения Василия Великого, Григория Богослова, Дионисия Ареопагита

Но как-то так получилось, что несмотря на эту активность, местное православное население, особенно паны, не торопились признать заслуги Курбского и признать его лидером.

Дальше Филюшкин переходит к знаменитой переписке. Он рассматривает и характеризует по очереди все письма князя и царя. В первом Курбский обвиняет царя в коварстве и неблагодарности. Грозный эти обвинения отвергает и, в свою очередь, обвиняет того в предательстве:

Трусости и лицемерию князя Грозный противопоставил поведение его холопа Василия Шибанова, доставившего к царю послание Курбского: «Как же ты не стыдишься раба своего Васьки Шибанова? Он ведь сохранил свое благочестие, перед царем и перед всем народом стоя, у порога смерти, не отрекся от крестного целования тебе, прославляя тебя всячески и вызываясь за тебя умереть».

Главный вывод Ивана Грозного: «Русские же самодержцы изначала сами владеют своим государством, а не бояре и вельможи!» На основе этого заявления, сделанного за полгода до знаменитого отъезда в Александровскую слободу, историки называют Первое послание Грозного «программным документом опричнины». Благодаря полемике с Курбским царь сам для себя сформулировал обвинения в адрес «внутренних врагов». Можно было приступать к «наведению порядка» и искоренению «измены».

Ответить Курбскому нечего, и он надолго замолкает. А когда наконец пишет ответ, то этот ответ выглядит несколько нелепо: «Он вновь обрушивается на царя с критикой, но ругает его на этот раз... за неумение писать письма! Мол, царь – невежда и не знает эпистолярного этикета! По удачному выражению В. В. Калугина, оно является своего рода «литературным манифестом» писателя-западника. Курбский исповедовал европейские принципы эпистолографии и упрекал Грозного в писательской «неискусности» именно с этих позиций.»

Несколько, казалось бы, неожиданная претензия Курбского к царю-тирану – почему он обрушился на князя с обличениями и ответными обвинениями – во многом объясняется стремлением беглого боярина вести дискуссию в «образованном», «риторском» духе. В европейской эпистолографии в подобных случаях был принят особый жанр письма: «epistola consolatoria exilii» («послание, утешающее в изгнании»). Помимо западных образцов князь опирался на известный на Руси с XI века жанр «утешной грамоты», заимствованный древнерусской литературой из византийской книжности, развивавшей традиции античных риторик. Курбский же получил вовсе не «утешительный» ответ, что, помимо эмоциональной обиды, вызвало обвинение в адрес Ивана IV в незнании законов эпистолярного жанра. По выражению академика Д. С. Лихачева, «Курбский пишет Грозному с высот своей новой образованности. Его позиция, которую он стремился занять в своих письмах по отношению к Грозному, – это позиция утонченного и вкусившего западной образованности интеллигента, поучающего грубого неуча».

Закончив поучение, Курбский быстренько сворачивает повествование: «Я хотел сперва ответить тебе на каждое твое слово, царь... но удержал руку с пером... Я все возлагаю на Божий суд... Промолчу я и потому, что недостойно благородным браниться, как будто невежественным рабам. Тем более не подобает нам, христианам, извергать из уст непристойные и злые слова...»

В очередном ответе «Грозный однозначно признает, что он грешник, сравнимый по масштабам беззаконий с самыми отъявленными негодяями библейской истории. Но он предлагает Курбскому объяснить: почему же тогда Господь не спешит покарать преступного монарха? Почему Иисус явно на стороне русского царя, что неопровержимо доказывается его победами в Ливонии? Почему деяния царя перевешивают его грехи? А его обличители, в том числе и Курбский, которые мнят себя богоугодными, с позором бегут прочь от победоносной христианской хоругви Ивана IV?»

К этому времени Курбский уже уходит на покой и у него образуется много свободного времени, которое он посвящает большому труду по истории Московии и Ивана Грозного в частности. Тогда-то он и придумал ту концепцию «двух Иванов».

Переписка на этом заканчивается, а Филюшкин переходит к повседневной жизни Курбского как литовского пана.

Курбский быстро ощутил разницу между держанием имения в Великом княжестве Литовском и владением вотчиной в Московском государстве. Он столкнулся с явлениями, в Московии второй половины XVI века уже подзабытыми, – например, самовольным захватом земель. 3 мая 1566 года датировано донесение Богуша Корецкого, старосты Луцкого, Браславского и Винницкого, что «приезжал ко мне его милость князь Андрей Михайлович Курбский» и жаловался, что окрестные паны «земли и оседлости свои около волости моей Ковельской открытою силою заселяют, присоединяют к своим имениям и присвояют земли, принадлежащие к имениям моим Ковельской волости: поля, сенокосы, дубравы, боры и леса, нарушая вековечные границы и размежевание»

Впрочем, князь Андрей быстро освоился в незнакомых условиях.

Поэтому ничего не оставалось, как вспомнить боевое прошлое. Конечно, несколько смущало то, что раньше Курбский воевал за Казань и Ливонию, а теперь предстояло сражаться за смединский сенокос. Но у каждого этапа жизни свои битвы. По приказу Курбского его люди, Иван Келемет и Постник Вижевский, собрали отряд ковельских крестьян, вооружили их и отправились мстить обидчикам. Судя по материалам уголовного дела, которое возбудили против людей Курбского по жалобе менее щепетильного в вопросах сутяжничества князя Александра Федоровича Чарторыйского, ковельские крестьяне отвели душу: они разоряли пасеки, грабили, насиловали, избивали безоружных жителей Смединской земли

По словам Филюшкина, «Человек, который когда-то управлял всей Русской Ливонией, герой взятия Казани, смельчак, осмелившийся бросить вызов самому Ивану Грозному, – считает какие-то мелкие деньги, откровенно по-бандитски выколачивает долги и наслаждается, когда по его приказу издеваются над слабыми. Поистине, князь Курбский зажил в Великом княжестве Литовском другой жизнью.»

После смерти Курбского его поместья вернулись к королю, а род его пришел в упадок.

Tuesday, December 6, 2011

Цикл о Волкодаве. Мария Семенова

Волкодав.
Право на поединок.
Истовик-камень.
Знамение пути.
Самоцветные горы.

С этим циклом у меня произошло так, как часто происходит с хорошими сериями книг — с каждой новой частью перечитываешь по порядку все предыдущие. О первой мне рассказал знакомый году в девяносто шестом. Он серьезно занимался айкидо и в Волкодаве его, насколько я понимаю, заинтересовала эта часть истории. А мне Волкодав понравился с чисто литературной стороны. Редко попадается так хорошо написанное фэнтези. Дело, конечно, не в особенностях самого жанра, а в его коммерческой привлекательности, в том числе для малограмотных авторов. А Семенова автор грамотный. Ну, по крайней мере, может им быть.

Естественно, книги в цикле немного неровные. Но в отличие от обычных случаев, когда продолжения лучше не читать, здесь обе первые книги очень хороши: хорошее знание старинного быта, плотный сюжет, где все нелишнее, все когда-то пригождается. Очень хороший язык, такой не берется на пустом месте, а долго воспитывается. И особенно радует то, что герои живут, растут, меняются. Третья книга лишь немногим уступает первым, и только в четвертой-пятой глаз цепляется за висящие хвосты сюжета, очевидно, оставленные для коммерческого развития проекта силами чернорабочих. Чернорабочие не заставили себя долго ждать, и после первых же книг Волкодава пошла серия «Мир Волкодава». В ней вышло штук восемь продолжений, но то ли успех оказался невелик, то ли качество не устроило Семенову, но серия заглохла. Мне, как читателю, кажется, что первые две книги оказались настолько хороши, что было очень трудно удержаться на уровне.

Только недавно вышла пара книг самой Семеновой, где действие происходит в том же мире: «Там, где лес не растет» и «Бусый волк». До них я уже не добрался и вряд ли когда доберусь. Уж слишком эпическим был финал «Самоцветных гор», чтобы после него читать что-то еще. Тем более, что эпичность не пошла на пользу понятности.

Saturday, December 3, 2011

Две истории побега-II. Побег из рая. Александр Шатравка

В старые добрые времена, много-много лет назад, в стране СССР жил маленький народец. Они называли себя хиппи, но были не очень-то похожи на другой народец с таким же названием, который жил в других странах. Наверное, был это другой народец, потому что, хоть выглядели они немножко похоже, мечтали они о другом. Одни мечтали в основном о том, чтобы выпить. Другие мечтали о том, чтобы уехать из этой страны в другую. Их не пускали, но они все равно мечтали. Они строили самые разные планы: уплыть из Батуми или даже из Крыма в Турцию, перейти границу с Польшей, с азербайджанскими контрабандистами уйти в Иран, записаться в альпинисты и уйти через Таджикистан в Индию, поехать по путевке в Болгарию, а оттуда сбежать в Грецию... Кстати, не все эти планы были такими идиотскими, как кажется. В 1974 году Слава Курилов (он, правда, не хиппи, но тоже романтик) купил путевку на круиз по Тихому океану. Были тогда такие смешные круизы, без захода в порты (чтобы хиппи не разбежались). Ну, хоть воздухом тропическим подышать. Так вот, когда лайнер «Советский Союз» (ей-богу, так и назывался!) плыл не очень далеко от Филиппин, Слава взял ласты и прыгнул в море. Ночью, чтобы никто не заметил. Он плыл почти трое суток и доплыл до островов. Еще бы, йог, аквалангист, хорошо ему. Он потом написал об этом книгу «Один в океане». Истории других, тех, кому не так повезло, мы уже, наверное, никогда не узнаем. Кто утонул в море, кто заблудился в тайге, кто сорвался в трещину на леднике. А были еще некоторые, которым, казалось бы, повезло, которые прорвались, они были уже по ту сторону границы, но что-то вдруг шло не так, и им, уже вообразившим себя на свободе, вдруг приходилось не просто возвращаться назад, но еще и понести наказание. Даже представить себя на их месте страшно.

И вот история одной такой компании. В том же 1974 году четверо мальчишек с Украины решили, сами того не зная, повторить побег семьи Солоневичей. К тому времени, правда, Финляндия сильно изменилась. О том, что финны выдают Советскому союзу пытавшихся бежать, всем было хорошо известно, поэтому они планировали перейти аж две границы и попасть в Швецию. Не вышло. Через советско-финскую границу они перебрались. Кстати, в книге приводятся очень забавные цитаты из переписки на форуме с бывшими пограничниками. Видимо, им тогда так влетело за разгильдяйство, что они надолго и всерьез возненавидели эту четверку нарушителей. К сожалению, уже на той стороне они попались финским пограничникам, от которых СССР потребовал немедленно арестовать и выдать беглецов. Несколько дней в финской тюрьме, которые потом, наверное, долго снились ребятам в советских аналогичных учреждениях, и их передали советским представителям.

И вот тут ребята сделали ошибку. Впрочем, не знаю, ошибку или нет, но последствия у того, что они сделали, были очень тяжелыми. Они слышали, что за попытку побега дают три года тюрьмы. Они решили симулировать психическое заболевание, потому что знали, что воров и убийц направляют на шестимесячное принудительное лечение. Так то воры и убийцы, а тут «изменники родины»...

В общем, двое из них сели в тюрьму на 3-3.5 года, а автора книги, Сашу Шатравка, и его брата отправили на принудительное лечение. И кто же знал, что срок этого лечения будет куда больше шести месяцев, что «лечить» их будут почти пять лет. Саша вышел из больницы только в 1979 году.

Книга «Побег из рая» в основном и посвящена рассказам об этих пяти годах. История жуткая и трагическая. Жизнь четверых юных обормотов была, по сути дела, искалечена. Но если бы в книге была рассказана только эта история, она была бы мало кому интересна. Шатравка пересказывает жизнь тех, с кем встретился на принудительном лечении. Антисоветчики. Литовские, украинские и эстонские националисты. Убийцы и растлители малолетних. Поэты. Алкоголики.

Александра Шатравку по понятным причинам больше всего интересовали люди, либо пытавшиеся уехать на Запад, либо уже пожившие там. Он рассказывает несколько таких историй. Человек по фамилии Стёба уехал из Западной Украины в Австралию еще тогда, когда Западная Украина не была в составе СССР. Потом решил приехать в родное село, а когда собрался назад в Австралию, его уже не выпустили. Другой паренек, Володя Корчак, остался в Швеции, когда его отправили туда в командировку. Через несколько лет судно, на котором он работал в Швеции, пришло в СССР, а он, лопух, пошел погулять по городу. «Я же не совершил никаких преступлений», удивлялся он. Очутился на принудлечении. Михаил Иваньков работал на танкере «Туапсе», который захватили чанкайшисты на Тайване в 1954 году. Матросы долго не могли вернуться домой. А когда Иваньков смог через США приехать в СССР, его тут же арестовали и за измену родине осудили на расстрел. Симулировал сумасшествие, оказался на принудлечении. Юрий Ветохин, пытался бежать на надувной лодке из Коктебеля в Турцию, но был задержан и осужден за измену родине. С 1967 по 1975 — принудлечение. В 1978 году, как Слава Курилов, купил путевку в тихоокеанский круиз, прыгнул в море, плыл двадцать часов, пока не добрался до индонезийского острова, откуда уехал в США. Калмык Ермак Лукьянов, во время войны попавший в плен, возможно, сотрудничал с немцами, после войны оказался в Бельгии, получил гражданство, а во время хрущевской оттепели попросивший разрешения вернуться. Ему сказали, что сначала нужно искупить вину, а для этого надо пофотографировать военные объекты НАТО. Разрешили съездить в СССР и даже вернуться в Бельгию, но после этого посещения ему расхотелось сотрудничать с разведкой. Поэтому во время следующего приезда в Россию его арестовали, признали шизофреником и отправили на принудлечение. «Вылечили» и в 1982 году расстреляли. Эстонец Хейга Игесма, который уже ходил в Швецию маршрутом братьев Шатравка, из Карелии через всю Финляндию, поработавший там полгодика и вернувшийся назад с контрабандой. Его арестовали и отправили на полгода в психиатрическую лечебницу. Потом он пытался бежать еще раз, но неудачно, и теперь угодил на принудлечение надолго.

Честно говоря, книга очень специфическая. Читать ее страшновато и не очень приятно — такое в нее упаковано количество человеческих трагедий. Но, как говорится, «в конце все должно быть о'кей, а если не все о'кей, значит, еще не конец!» После освобождения Шатравка сотрудничал с диссидентскими организациями, в том числе группой «Доверие». Насколько я понял, сотрудничал не из убеждений, а в поисках пути на Запад. В 1982 его арестовали, посадили за антисоветскую деятельность на три года, потом подкинули наркотики и добавили еще два с половиной года. В 1986 году ему разрешили уехать почему-то в Израиль, откуда он перебрался в США. Хэппи-энд всегда радует. Хэппи-энд в документальной книге, да еще после таких мытарств, радует вдвойне. Парень добрался до своей мечты. Что еще важнее, он в ней после этого не разочаровался:

С Иринкой,моей нынешней супругой у нас была своя небольшая транспортная компания , наши девять траков перевозили грузы по дорогам Америки.

Из Нью Йорка мы переехали в лесной штат Мэйн и теперь зарабатываем себе на жизнь гоняя свой собственный тяжёлый грузовик и много путешествуем по миру.

Мне никто не указывает в этой стране как жить и что делать.Я делаю то,что мне нравится и так,как считаю правильным .Моё счастье в Америке зависит от меня и я могу назвать себя счастливым человеком потому,что я добился всёго, о чем мог только мечтать в той стране.

Я ему не завидую, потому что цена была заплачена очень высокая. Но я очень рад за него. Жму лапу!

В 2005 году Александр Шатравка решил написать книгу воспоминаний. Он побывал на Украине, в тех больницах, где ему довелось отсидеть, был в Карелии, откуда они пытались бежать, был в Финляндии, даже в камере той финской тюрьмы, где они пробыли несколько дней. И вот результат — книга «Побег из рая» вышла в нью-йоркском издательстве Liberty Publishing House. Текст книги выложен автором в свободный доступ в блоге по адресу karel500.livejournal.com.

Еще раз скажу, книга специфическая и не очень приятная. Советовать прочитать не буду. Как исторический документ она совершенно незаменима. Но не для всех.